Стригунки - страница 7

стр.

Напрасно думали ребята, что врач не знает об их приходе.

Сейчас она, усталая, разбитая, стоит у окна рядом с высоким плечистым хирургом и, глядя на ребят, которые, прижавшись друг к другу, сидят на лавочке, говорит:

— Матвей Илларионович, это бесчеловечно! Ну, как сказать это детям? Как?! Я сказать им не могу…

— Тяжело. Очень тяжело! Но надо. Надо! — вздохнув, отвечает ее собеседник. — Знаете, я выйду к ним и поговорю… Вообще-то это не в моих правилах…

Вася продолжал посматривать на окно, а Коля палочкой рисовал на дорожке домик с трубой, когда из хирургического корпуса вышел рослый, плечистый человек с еще молодым лицом. Поверх больничного халата на нем было накинуто пальто.

Да, без сомнения, он направлялся к ним.

Человек подошел к лавочке, жестом попросил Колю отодвинуться и сел между ним и Васей.

— Здравствуйте, товарищи, — сказал он. — Кто из вас сын нашей медицинской сестры Василисы Федоровны Фатеевой? Я профессор Никольский. Я хочу говорить с ним как мужчина с мужчиной.

— Это я сын. Я. А что случилось? Что?! — вскрикнул Вася.

— Сегодня ночью отцу твоему было очень плохо. Начиналось заражение крови, или, как мы говорим, сепсис. Заражение шло от ступни ноги и распространялось все выше и выше.

— Значит, не помогло переливание?! — Коля схватил профессора за руку.

— Нет… помогло. Если бы не переливание, больной бы уже умер. — Профессор обнял Васю. — Для спасения твоего отца, мальчик, врачи сделали все. Но зараженная кровь распространялась по организму очень быстро, и был только один и очень тяжелый выход. И я сказал ассистентам: «Приготовьте инструмент для ампутации».

— Для чего? — с тревогой спросил Коля.

— Для ампутации ноги. И сегодня ночью, в четыре часа, я сделал эту операцию.

— Отрезали ногу! — Вася уронил голову на колени профессора и зарыдал. — Последнюю! Последнюю ногу!..

Профессор встал.

— Василиса Федоровна останется, а вы идите домой. Ногу отцу не вернешь. Но я тебе ручаюсь, что он будет жив. Ступайте-ка.

Профессор похлопал Васю по плечу и, вздохнув, зашагал к хирургическому корпусу.

Вася вытер слезы рукавом и предложил:

— Пойдем к нам.

— Пойдем.

Шли молча. Двор дома № 27 уже проснулся. Сидевший на крылечке Савельич, увидев ребят, спросил:

— Ну как?

Мальчики не ответили.

— Тут к Ивану Дмитриевичу с кирпичного завода приходили, про здоровье справлялись, в больницу пойти хотели, — продолжал Савельич.

Ребята, и на это ничего не ответив, вошли в дом.

В комнате было пустынно и холодно. На отцовской кровати лежал костюм Ивана Дмитриевича. На полу валялся протез. Очевидно, Василиса Федоровна привезла его из больницы.

Вася упал лицом на костюм и плакал долго, неутешно.

Коля сел рядом и задумался. Его взгляд упал на обмотанный проводами кирпич. Он по-прежнему лежал на подоконнике. Никифоров взял его, повертел и опустил на колени.

— Ну, что, Фатей, сделаешь? Что? — сказал другу Коля. — Вот у Маресьева тоже нет ног. А он летает. Или, помнишь, Николай Островский. Он не только лежал, но и ничего не видел. А отец твой, он тоже будет работать. Он у тебя сильный, смелый. Недаром ему на фронте ордена дали. Сделают отцу второй протез, и он научится ходить…

Коля по-хозяйски упаковал в чемоданчик кирпич, проводки, лампочку и за руку стянул Васю с кровати.

— Пойдем, Васька, покажем ребятам кирпич, объясним, что к чему. Пойдем к Зимину…

Пройдя два квартала, ребята вошли в подъезд нового дома. Лифт поднял их на пятый этаж. На двери тридцатой квартиры, где жил Зимин, была прикреплена записка. Коля нажал кнопку звонка, а Вася вслух прочитал записку: «Здесь нужна домработница. Обращаться с 1 сентября».

— Зимину няньку нанимают, — улыбнулся Коля.

На звонок никто не приходил.

Глава седьмая

В Ростове по легкой лесенке из самолета на бетонированную площадку аэродрома сошли грузный, сравнительно молодой мужчина с чемоданом в руках, полная женщина и довольно плотный мальчик лет четырнадцати в коротких штанишках. Это была возвращавшаяся с курорта семья заведующего небольшим промтоварно-продовольственным магазином на станции Лианозово под Москвой: Кузьма Кузьмич Зимин, его супруга Ольга Константиновна и их сын Олег, или Олик, как нежно называла его мать.