Сумрак - страница 7

Он запер дверь квартиры, зажал в кулаке ключ и прислонился к стене. Седалищный нерв болезненно задергался. «Надо просто постоять здесь, — подумалось ему, — постоять, крепко упершись ногами в ковер». У него было чувство, что он предлагает телу неподвижность, как сделку с партнером, резким и упрямым, с которым нельзя допустить ни одного неверного шага — иначе вся сделка лопнет и полетит к чертям.

Но это же решительно невозможно — вообще не двигаться, какой-нибудь мускул обязательно шевельнется. Он подавил зевоту, и боль немедленно дала о себе знать. У старика было такое ощущение, что почти вся поверхность тела вспыхнула жарким пламенем. Некоторое время назад он видел по телевизору пожар на нефтяной платформе в Атлантике: пламя без просвета бушевало на половине квадратного километра водной поверхности — светящийся, развевающийся на ветру огненный мех над волнами. Старик дотронулся до лица, оно оказалось мокрым от пота. Он размазал пот по щекам и почувствовал, как соленая жидкость течет в трещинки на губах. Потом он покачнулся и упал. Один из костылей свалился ему на спину, и старик отодвинул его в сторону и прополз по ковру немного вперед.

У него была хорошая память. Не на имена — на лица. Он запечатлевал в мозгу черты человеческих лиц, как другие запечатлевают почерк. Старик отчетливо сознавал, что уже где-то видел лицо незнакомца из вестибюля, причем недавно, возможно даже вчера. Или позавчера? Нет, все-таки это было вчера. Ему стало жарко, он пришел в страшное волнение, пытаясь вспомнить, что было вчера, он смотрел сквозь тишину и пыль, поднятую его падением, в какую-то точку по ту сторону стены, в точку за дверью спальни, но это ничуть ему не помогло. Он видел этого человека, вот и все, что он мог с полной определенностью утверждать, но видел он его не вблизи, это он тоже знал точно, по глазам незнакомца, он бы наверняка их запомнил. Когда они лицом к лицу стояли на лестнице, старик заметил коричневые точки в глазах того человека. Голубые глаза с рассыпанными по ним крапинками — они выглядели точно следы брызг засохшей жидкости. Было такое впечатление, что они должны мешать незнакомцу смотреть, но старик понимал, что это обманчивое впечатление. В действительности же эти глаза привлекали внимание стороннего наблюдателя, раздражали и заставляли пропускать остальное.

Теперь старик лежал плашмя, грудью вниз, на ковре, словно на плоту, и до двери спальни оставалось каких-нибудь полтора метра. Он решил попытаться грести руками по полу вперед, для чего подтянул к себе край ковра. «Если я смогу подтянуться на руках до двери спальни, то, может быть, мне удастся оттуда добраться и до края кровати». Он постарался напрячь живот и работать только кистями и плечами.

Десять минут спустя он уже лежал на пороге спальни, головой на деревянной половице, вдыхая запах пыли, старого посеревшего лака и чего-то едкого и острого. Он вдруг вспомнил, что уже два дня не ходил в туалет. Он обхватил руками ножку кровати и подтянулся, но пояс брюк зацепился за порог и задняя его часть неприятно давила на поясницу. Он отпустил ножку, расстегнул пуговицу на брюках, освободил ремень и переполз через порог. За дверью квартиры раздались чьи-то шаги, они были неровными и перемежались громким шорохом, как будто незнакомец тащил за собой что-то очень тяжелое, такое, что невозможно было нести в руках. Он подождал, когда шорох стих, и снова попытался перенести тело через порог, и на сей раз ему это удалось, — он добрался до края кровати и подтянулся вверх.

Сейчас у него было только одно желание — умирая, смотреть в чистое небо.

Пару дней назад он впервые в жизни испытал какое-то внутреннее беспокойство. Его вдруг неприятно поразило, что, засыпая и просыпаясь, он каждый день видит одно и то же — потолок чужой комнаты, грязные плафоны люстры и висящую на ней паутину. Она дрожала, когда была открыта форточка, а иногда с нее на одеяло падала плодовая мушка или высохший комариный трупик. Женщина из социального отдела, навещавшая его один раз в месяц, однажды немного сдвинула кровать, поставив ее в нишу между окном и умывальником, и теперь он мог лежа глядеть в окно. С тех пор он иногда воображал, что может смотреть в самую середину неба, в глубокую бездонную, ни далекую, ни близкую, синеву.