Суздаль. Это моя земля - страница 31

— А, Батюшка, простите, мы для них что, невидимы? Как она так, сквозь нас, да ещё и со своей курицей?

— Сечёте, Сашенька, похвально. Точно так, невидимы, неслышимы и никаким боком не осязаемы. Мы, здесь, видите ли, лучшей своей частью, душой. А телесная оболочка — она там осталась, в нашем Суздале. Ну моя, конкретно, после трапезы с чаем на солнышке дремлет. А ваша, похоже, на газоне валяется. Где Ядвига—гюрза вас и оставила. — Ядвига? Какая Ядвига? Ещё одна Ядвига? Это что у вас тут, имя популярное? Христианское что ли, особенное?

— Господь с вами, Сашенька. Ядвига у нас одна, та самая, что секретарь. Та, что вам хрену зажмотила, а после перенос-травы вколола, чтоб в командировку по-скорому сбагрить.

— А вот и наговариваете вы на бедную женщину. И не стыдно, а ещё священник, божий человек. Я ту, что на меня напала, рассмотреть успела. Она молодая и волосы длинные. У Ядвиги Леонидовны стрижка короткая и возраст — ну, знаете, не девочка — Алиса даже остановилась от возмущения. Так обидно за элегантную Ядвигу стало. Та ведь её «Сашенька» назвала и «милая».

— Эх, жаль, не успел я вас в курс дела ввести, а то поняли бы, что Ядвига ваша лавандовая всего лишь форма. А содержание у неё другое. Берегиня она служебная. Её задача — чтобы всё наказанное строго исполнялось. Обычно берегини приятные, заботливые. А эта своенравная и скупердяйка страшная, но ответственная, любую работу поручить можно, что есть то есть, — заключил Анатолий. Как будто от такого объяснения понятнее стало. — А что волосы у неё то длинные, то короткие, так у неё правил нет, как выглядеть. Как захочет, так и выглядит. Я лично в девяти ипостасях её видел — и далеко не все хорошенькие.

— И много тут у вас таких… ядвиг? — Алиса не нашлась, как по-другому спросить про всё подозрительное, что за день встретилось.

— Порядком, Сашенька, — лицо Анатолия сделалось сосредоточенным и серьёзным. — Я вам так скажу, Суздаль не то, чем кажется. Тысяча лет городу, а ни разу не захватил никто, не победил. Ни свои, ни чужие, ничьи. Стоит город, сам себе хозяин. Разве не удивительно? А медовухи, кстати, не желаете? — соскочил с увлекательной темы священник, хотя Алиса только готовилась вывалить на него тонну вопросов, — Хороша она здесь в девятьсот шестом году, по всем традициям. Славное время, чинное. Обидно, что скоро закончится. Жаль их. Я ещё в шестидесятые люблю нырять, там сгущёнка хорошая и колбаса.

— Сгущёнка и колбаса, — эхом повторила Алиса, — А делать-то что? Как вернуться обратно? И Кольцов вроде про железную дорогу говорил. Это сейчас надо? Встретиться с кем-то? Коптев, ковровцы какие-то? Правильно я говорю?

— Верно, Сашенька, верно запомнили. Иван Борисович вам с прокладкой железной дороги поручил разобраться. Как вы верно подметили по приезде, только дурак мог не дотянуть ветку железной дороги до Суздаля, некогда центрового города. Что за напасть? Почему богатый купеческий город в стороне остался от главной транспортной артерии тогда ещё царской Руси? Презанятная история. Может, кофе с кренделем? Тут в Торговых рядах пекарня славная. На её месте в нашем веке тоже пекарня. Ирония, не иначе.

Алиса согласилась и на кофе, и на крендель. Обогнули белокаменное здание Торговых рядов. Одно из крылец с той стороны, что смотрела на Кремль, вело в небольшую, но радостную и аппетитную калачную. Здесь потчевали свежеиспеченными румяными калачами, кренделями, пирогами и расстегаями, наливали кофий с французским коньяком и монастырский чай на травах. Надо же, сто лет прошло, а ничего во вкусах посетителей не изменилось. Кроме вай-фая да оплаты карточками.

На пороге кофейни Анатолий проделал странное: достал из потаённого кармана белый корень («Хрен», — узнала Алиса), отломил кусочек, сгрыз. И тут же растворился. Был Анатолий — стало пятно. Тёмное, края неровные, только с расстояния долгополую фигуру узнаёшь. Тёмное пятно недолго дрожало, колыхалось волнами, разошлось и вновь сошлось, но каким-то другим Анатолием. Подрясник длиннее и потёртый, скуфья пегая, выгоревшая, поверх одеяния жилетка ватная. Из калачной вывалился мужик в грубой холщовой рубахе, запнулся о фигуру священника, отпрыгнул и часто закрестился.