Свет небесный - страница 7

стр.

малина около плетней...
Под зноем млеют огороды,
причалив к золоту полей, —
сплошной стеной стоит пшеница,
качается, как гладь реки,
вот-вот от зноя задымится,
и в ней синеют васильки.
Здесь,
в духоте ночей коротких,
стекает марево в луга;
плывут, как сказочные лодки,
в туман высокие стога.
И озеро Силач
на диво
мне видится не силачом —
играется миролюбиво,
волной касаясь, как плечом...
А рядом...
словно море, вздыблен,
шумит взъярённый Укагач,
но хорошо, что он зарыблен —
не будут волны бегать вскачь...
Я вижу всё
и чутко слышу,
как жизнь по-разному течёт, —
и мысль моя взлетает выше,
пронзая звёздный небосвод.

* * *

Вершина лета...
Пароход...
В цветах увязшие поляны...
В зеркальных водах — небосвод:
белесый, синий и румяный.
Гудок —
точно удар под дых
на ринге, где вас ждёт награда.
На сочных травах —
луговых
пасётся племенное стадо.
Притихла как бы речка Сясь —
нет ни волны на ней,
ни зыби.
Здесь чайки стаями, резвясь,
бросают вызов мелкой рыбе.
Сплошной стеной стоит лесок, —
но это издали он низок,
на самом деле —
густ, высок,
почти что к девственному близок...


Компьютерная интерпретация картины Г.Нисского «Радуга»


У парохода на трубе
смешалась копоть с белой краской.
Прибавлен ход —
спешит к губе,
за ней простор и ветр бунтарский...
Меня влечёт не первый год
реки задумчивость и сила,
и чистота целебных вод
меня от хворей исцелила.

* * *

Что за краски полевые,
то, что прятались в тумане, —
может, звёзды голубые
засверкали на поляне?..
Незабудки, незабудки,
будто роспись по эмали...
А глаза твои так чутки —
всю красу цветов вобрали.
Свет небесных незабудок —
нежный свет земного рая:
я, теряющий рассудок,
в нём тону, от чувств сгорая.
Отцветёт моя поляна...
Лес в снегах увязнет пресных...
И останусь постоянно
пленником твоих небесных
глаз...

* * *

Пригрезилось мне
в воздухе сквозном
средь зыби злаков,
птичьих звонких кличей:
над захмелевшим праздничным столом
сверкнул чуть угловатый
лик девичий.
Сверкнул,
как по сердцу улыбки цвет...
Целую,
белым платьем оттенённый,
горячий локоть твой через запрет,
как прядь целует
истово влюблённый...
А губы —
столько нежности таят...
Прости мне дерзость,
воскресенья ради...
Лукав
блескучий беспокойный взгляд
из-под откинутой небрежно пряди.
И, сбросив ловко
туфли на жнивьё...
Нас ослепило молнией сиянье...
Смеётся белозубо
мне
моё
дарующее жизнь воспоминанье.

* * *

Сырой рассвет и тихая постылость
простуженного моего жилья...
Подруженька,
ты где запропостилась?
Припоминаешь, видно,
как твоя
рука светилась,
как снимала бусы
и, весь в цветах, изящный сарафан...
Ужели ослабели наши узы,
и чувства скрыл
наплывший вдруг туман?
Не верю, нет,
и искренне, и ало —
неважно, что преподнесёт молва, —
в твоих глазах
заря тогда играла,
и утверждала,
что любовь — права...


В твоей душе
отнюдь не постояльцем
я был тогда, приветствуя рассвет...
Мной те часы
сосчитаны по пальцам, —
ведь с них я начинался, как поэт...

* * *

Скрыл туман верблюжье одеяло —
синий склон чуть видимой горы...
Под беззвёздной крышею устало
в сон уходят сельские дворы.
Стонет перепёлка — тише, тише...
А из черноты, из-за плетня
вурдалачья тень летучей мыши
мчится камнем, брошенным в меня.
Где-то за околицею девки,
наизусть их игры знаю я,
и ловлю сквозь бойкие припевки
гордое безумство соловья.
В безразмерной сумрачной парилке
пахнущие веники берёз
хлещут ночь, — бедняга, на обмылке
поскользнувшись, залегла всерьёз.


Можно ли за пазухою камень
хоть кому держать в такую ночь?
Ведь и влажный сумрак
в вечность канет,
что ни говори, что ни пророчь.
Слышен мык коровий, рык собачий,
детский всхлип и ветряной порыв...
Одарить бы каждого удачей,
чтобы был он в жизни терпелив.

* * *

По тропинкам горным,
пыльнобровы,
мы с тобою
к свету пробирались,
поддержать
самих себя готовы
всюду,
где опоры не дождались.
Сколько раз, —
не перечтёшь, пожалуй, —
нас хлестали ветер, ливень, вьюга...
Лишь в пути
к большому перевалу
люди познают в беде
друг друга.


Поделили мы —
излишни споры —
все дороги жизни
на две части.
И на всей земле
крутые горы
укатать не смогут
наше счастье.

В ГОРАХ

Вряд ли стихнут
хоть когда-то споры:
почему
с асфальтовой равнины
так влечёт нас
непременно в горы,