Светильник, зажженный в полночь, и другие пьесы - страница 11
. Господа! Тринадцать лет назад мы объединились и основали Академию Линчеев. Мы работали упорно и неторопливо, ожидая того момента, когда кому-нибудь выпадет честь сделать выдающееся открытие или изобретение. Тогда мы могли бы привлечь общественное мнение к праву науки на независимое развитие. Мы ждали восемь лет. Мир был потрясен известием об изобретении телескопа. Казалось бы, вот она, ниспосланная свыше возможность. (Глубоко вздыхает). Вскоре стало очевидно, что борьба за телескоп — это борьба за свободу мысли. Теперь, господа, эта великая возможность, ради которой была создана наша Академия, упущена. Согласно постановлению, которое вынес кардинал Беллармино, Галилей может толковать новую систему мироздания только как гипотезу, а не научный факт. Мы проиграли битву, господа… (Садится, вконец расстроенный).
АЛЬДОБРАНДИНИ. Нет, не проиграли! У нас есть…
САГРЕДО. Мы догадываемся о печальном заключении речи маркиза Чези. Мы разделяем его глубокое горе. Как председатель вношу предложение: считать сообщение нашего президента законченным.
ЧЕЗАРЕ. Правильно!
АЛЬДОБРАНДИНИ. Поддерживаю предложение.
САГРЕДО. Кто против? (Молчание). Принято единогласно.
АЛЬДОБРАНДИНИ. Господин председатель, прошу слова.
САГРЕДО. Извольте.
АЛЬДОБРАНДИНИ. Мы проиграли эту схватку, но впереди другие. И у нас есть, чем гордиться. Только в этом году Чезаре опубликовал книгу, а Сагредо — великолепный доклад.
САГРЕДО. Прошу кого-нибудь занять председательское кресло. Я хочу принять участие в прениях. Может быть, вы, граф Морозини?
МОРОЗИНИ. Охотно.
>Слышны одобрительные голоса. Морозини садится в председательское кресло. Сагредо, занявший место среди других членов Академии, поднимает руку. Морозини предоставляет ему слово.
САГРЕДО. Могу ли я обратиться непосредственно к Альдобрандини?
>Морозини кивает.
Вы упомянули монографию Чезаре. Это очень важное событие. Однако при всем моем уважении к Чезаре, его книга абсолютно неизвестна. Она покоится на полках полусотни личных библиотек, ну, сотни, не больше. О ней знает горстка ученых. Для остальных же она — слишком темна, что ли.
ГАЛИЛЕЙ (себе). Темна! То же самое сказал кардинал Беллармино.
САГРЕДО (по-прежнему обращаясь к Альдобрандини, с гневом и горькой иронией). А мой доклад? Он называется «Строение моллюсков у скальных образований на северном побережье Корсики». Разве можно на таком докладе показать весь драматизм положения науки? Бороться за право обнародовать открытия, не опасаясь гонений со стороны богословов? Нам нужно было крупное, стимулирующее открытие, нам нужен был телескоп. Такое случается раз в тысячу лет! И такой случай выпал нам, здесь, в этой зале, чтобы начать борьбу. Мы сражались и потерпели поражение. Мы проиграли битву за свободу мысли.
ЧЕЗАРЕ (получив слово, кричит). За это надо благодарить кардинала Беллармино!
>Приглушенный шум соглашающихся и сердитых голосов: «Верно!», «Он не прав», «Это оскорбление!», «Неслыханно».
САГРЕДО (продолжает). Объяснять наше поражение действиями того или иного церковного сановника — неверно. Это скрадывает глубину расхождений. Если не кардинал Беллармино, то нашелся бы другой.
ФАБРИЦИУС (сердито вскакивает с места, к Сагредо). Вы хотите сказать, что наша матерь-церковь — враг?
САГРЕДО. Вам не давали слова.
ФАБРИЦИУС (к Морозини). Господин председатель, я требую слова! (Показывая на Сагредо). Могу я обратиться к нему непосредственно?
МОРОЗИНИ. Прошу.
>>Сцена из спектакля. В роли кардинала Барберини — Питер О’Тул (второй слева).
>>Театр «Олд Вик», Бристоль, Великобритания, 1956
ФАБРИЦИУС. Вы хотите сказать, что наша матерь-церковь — враг нам?
КАРДИНАЛ БАРБЕРИНИ (просит слова). Господин председатель! (Вкрадчиво). Позвольте мне заверить посла Сагредо Никколини, что он может говорить совершенно свободно. Приходя на собрания Академии, я не скидываю духовного одеяния, но теологические догматы оставляю за порогом.
САГРЕДО. Будь здесь сам кардинал Беллармино, я все равно сказал бы то, что хочу сказать. Церковь указует науке: это можно, а это нельзя. Взгляды человека на физический мир меняются с каждым днем. А церковь замыкается в гордом одиночестве, ничего не хочет знать. Как будто можно приказать науке! Нет, Рим не докажет, что земной шар не движется. Да что Рим! Все люди, вместе взятые, не остановят его вращенья. И не перестанут вращаться вместе с ним!