Светлые аллеи - страница 13

– В туалет сходил? – с суровостью спрашивал Паша – он всё боялся, что я обоссу ему зубоврачебное кресло.

– Сходил. И по маленькому и по большому. – уныло докладывал я.

– Завещание написал? – уже в шутку продолжал он – Сейчас мы из тебя Павку Корчагина будем лепить. Будем тебя учить разговаривать по – китайски. Ну клади голову.

Я клал свою пропащую голову на приспособление на спинке кресла – слегка модернизированную плаху.

Паша начинал бренчать своими орудиями пыток, наконец выбирал самого зловещего вида инструмент и вертел им перед моим взопревшим носом.

– Сейчас я тебя кончать буду. – предвкушая, говорил он – Вот этой штучкой. Как засуну глубоко– глубоко.

Ему нравилось пугать меня и забавляться моим страхом. Чтобы не огорчать человека, я делал вид, что верил. Вернее наоборот. Я ему безусловно верил, но делал вид, что принимаю его слова за мягкий юмор.

Он начинал что-то сверлить во мне. Мои мозги дребезжали. Потом с надеждой спрашивал:

– Ну как, больно?

– Пока нет, – говорил я.

– Да? – удивлялся он и удваивал усилия.

Наконец становилось больно. Я начинал покрикивать. У Паши улучшалось настроение и он вполголоса напевал песню про какую-то Кончиту.

– Да, плохие у тебя зубы – иногда сообщал он мне.

– Отчего же они плохие? – спрашивал я.

– Не ухаживаешь. Не чистишь.

– Не, я каждый день зубы чищу – обижался я.

– Люди чище жопу вытирают, чем ты зубы чистишь, – неодобрительно говорил Паша и приказывал – Клади голову.

Я клал и пытка продолжалась. Пока я сидел в застенках кабинета, очередь в коридоре, слыша мои тарзаньи вопли, потихоньку рассасывалась в пространстве. Только однажды остался один старичок.

Я удивился, мне прямо захотелось пожать его мужественную руку.

– Вы смелый человек – сказал я ему, шепелявя после наркоза.

– Ась? – спросил старичок, приставив ладошку к безжизненному уху.

Я только сплюнул кровью.

Фронт работ между тем ширился. Паша трудился, как стахановец. Он дёргал, удалял нервы, потом снова дергал, снова удалял нервы. Одним словом, развил в моём рту бешенную деятельность. Я здорово мучался, так как анестезия меня почти не брала. Зубы изымались один за одним и мне уже становилось трудно мельчить ими пищу. И конца и края этому не было видно. А я ведь зашёл сюда просто поставить пломбу! Но как говорится – стоит коготку попасть, то и всей птичке пропасть. Я презирал себя за своё малодушие и трусость и уходил от Паши, чувствуя себя выродком и говном рода человеческого. Но всё равно мне было очень больно. Другие пациенты боль как-то не чувствовали. Для них основной проблемой являлось то, что после зубного два часа нельзя было есть. А я чувствовал, а может не умел терпеть. Меня очень угнетало, что я так отличаюсь от других людей. Я даже начал немного сомневаться в себе.

– А если завтра война? А если в партизаны? Ведь всех поголовно выдашь – с горечью говорил мне Паша.

– Конечно, – уверенно отвечал я и мне почему-то не было стыдно. Ну выдам и выдам. Да и в партизанах мне делать нечего.

В перерывах мы с ним разговаривали о жизни, то есть о женщинах. Либидо у Паши было довольно вычурное. Ему нравились исключительно зеленоглазые шатенки и ещё условие, чтобы на заднице не было прыщей. Если хоть один прыщик, то всё – у него ничего не получалось. На блондинок у него вообще не стоял. С большими оговорками он допускал секс и с брюнетками. И главная оговорка, чтобы брюнетка была покрашена под шатенку. Я не удивился, когда понял, что с такими причудливыми запросами трахался он по большим праздникам.

Романтизм, особенно в сексе, никогда до добра не доводит. Сам же я старался помалкивать. У меня либидо было примитивное до убогости и более адаптированное к случайным и неслучайным связям. То есть, кто давал, тому и спасибо. В жизни я очень неприхотлив, особенно в сексе. Не разбалован, как некоторые.

Тем не менее мы с ним пару раз ходили на блядки. Но как-то неудачно.

В первый раз девки не пришли. Во второй раз вместо двух пришла одна, но с чирием на жопе. Паша был очень расстроен.

Зная моё отношение к боли, он всё пытался познакомить меня со знакомой садомазохисткой, которая приходила на свидания с плёткой. Я вежливо отказывался. Паша огорчался и говорил: