Светлые поляны - страница 8
Перед самым входом в школу, единственное в райцентре двухэтажное кирпичное здание, Витька остановился. У входа дежурные. Воротнички проверяют. Есть белый воротничок — проходи, нет — возвращайся домой, пришивай. И в дневники заглядывают. Подпись родителей по понедельникам требуется в особой графе. Достал ручку, ловко расписался: «И. Черемуха». За отца расписался. Мать его, Ефросинья Петровна, учительница этой школы, просматривает дневник редко: доверяет. И какой интерес просматривать, когда там почти одни пятерки? Даже по пению. У матери своих забот хватает: в начальной Черемховской школе сейчас учеников кот наплакал. «Контингент мал», — вздыхает она. В четырех классах — от первого по четвертый — всего семеро. Идет ребятня военных и послевоенных лет. Конечно, откуда ему быть, «контингенту-то», когда все отцы на войне страдовали. Даже собираются закрыть черемховскую началку из-за малого «контингента». Рядом, мол, районный центр, ноги не куплены — побегают. Витьке жалко, если закроют. Райцентровская десятилетка само собой — величина! И парты с крышками. И буфет с горячим чаем и булочками. И анатомический скелет человека в полную величину. И учителя ведут не все предметы, как мать — от арифметики до физкультуры и пения, а предметники — только один предмет. Потому и большие специалисты. Физрук, к примеру, запросто делает «лягушку» на турнике. Жалко Витьке черемховской началки. Не будет урока, который Ефросинья Петровна придумала: «Вот моя деревня». Даже и не урок совсем, а небольшой разговор перед субботними занятиями. «А сейчас, ребята, поговорим о своей земле… Что нового за неделю произошло…» И рассказывали наперебой, взахлеб… Ласточки гнезда вьют… Верба серая расцвела… Репродукторы в домах чинно-важно на стенах расселись… Электричество тянут, а трансформатора «повышающего» нет. И денег в колхозной кассе тоже не имеется — все богатство председатель Макар Блин ухлопал на тяжеловоза Гранита, которого самолично купил в госплемсовхозе… В саду стланцевые яблони прижились и пошли в рост… Чего только не было в этих рассказах! Часто они заходили за отведенные учительницей пятнадцать минут, и никто не сердится, что уроки продлятся дольше обычного, никто не обрывал рассказчика, не строил смешков, пускай даже событие, передаваемое рассказчиком, было малым, совсем крохотным на фоне районной жизни, тем более — областной.
Воротничок Витьки оказался в порядке: еще вчера с вечера постирал и пришил. Сам. Бабушка на первых порах было попробовала взять заботу о белых воротничках на себя, но Ефросинья Петровна предупредила: «Сам сделает, не маленький. За отца в дневнике расписывается? Расписывается. Вот пусть и о воротничках заботится». — «Ну и подумаешь, велика важность, кусок коленкора постирать хозяйственным мылом, погладить да пришить…»
В дежурном пикете у дверей стояла Доня. Ей и протянул Витька свой дневник. Но Доня в дневник и не взглянула. Она знала, что Витька расписывается за отца. А вот к воротничку придралась. Отвела Витьку в сторону, в раздевалку, сказала строго:
— Снимай куртку! — Витька был в лыжном костюме. Вообще одного лыжного костюма ему хватало на целый учебный год.
— Пошто?
— Не пошто, а почему. Мы, Витя, сейчас в райцентровской школе, и надо говорить правильно, культурно, а не по-черемховски…
— Ну, почему?
— Черными нитками воротничок пришил.
— Не суди!
— Правильнее сказать, Витя, не говори, — поучала Доня, вдевая в ушко невесть откуда появившейся в ее руках иголки белую нитку.
— Ну пускай — не говори…
— Не пускай, а пусть…
— С дядей Семеном вчера засиделись… Керосин кончился. В темноте не тот тюричок ушаровал. Да я сам могу…
— Снимай куртку, кому сказано?!
— Была неминя… — тянул Витька, видимо, стесняясь — девчонка ему будет пришивать воротничок.
— Это еще что за слово?!
— Ну, была охота… — перевел Витька, стягивая лыжную куртку. — Если хочешь знать, я крестом вышивать умею… у бабушки научился!
Во как! Пусть знает и не хорохорится.
— Научишь? — улыбаясь, спросила Доня.
— Че?
— Не че, а что.
— Ну че, что?
— Крестом вышивать.
— Трудно это…
— Я понятливая.