Свидетель канона - страница 75

К обеду десятка два самых лихих казаков, составив "местную самооборону", получили от немцев пулемет, винтовки и сорок гранат. На большевиков они накинулись яростно, да только ярость против танка слабый помощник. Лейтенант Оськин гусеницами и одним пулеметом извел почти все казачество в ноль, и вслед крикнул:

– Нет у меня огнесмеси, вы б тут еще и затанцевали!

Зря лейтенант высунулся из люка: хлопнула винтовка, и поставил снайпер метку на приклад. Танк раненого снайпером Оськина принял Семенов. Оськин отделался легко, и вернулся в дивизию уже через две недели, но снайпер, конечно, об этом не узнал. Стрелял он издалека, с западного берега Иквы, и особо не беспокоился за свою жизнь, а зря. С юга, из панского сада, выбежали с десяток уцелевших, не струсивших русских, и пробили снайпера сразу несколькими штыками, а голову расколотили прикладами до полного неузнавания. Сбежать к себе, правда, не успели: с запада подошел передовой полк тринадцатой танковой дивизии, снятой из-под Луцка, и соотношение сразу поменялось в пользу немцев.

На западном берегу замелькали уже не броневики, но настоящие танки. В перелесках и садах разворачивались артиллеристы с корпусными стопятимиллиметровыми гаубицами. Мотопехота густыми потоками двинулась и к переправе и к плотине. Удар на Кружки превратился во встречный бой.

Второй взвод Самохова шел уступом, так и въехали на перекресток в Кружках. По первой машине справа почти в упор выстрелила "колотушка", но снаряд ушел вскользь, только сорвал с башни поручневую антенну. Соседний танк довернул, дал газ и обвалил на пушчонку каменный забор: немцы встали под ним, в густой тени, чтобы бить в борт и спину проскакивающие мимо танки, но не угадали с позицией.

Выскочившую следом русскую пехоту в упор положил пулеметчик, и тут же по нему проехал третий танк.

С моста, в клубах дыма, показался приземистый немецкий панцер; наводчик выкрикнул:

– Двойка! Бронебойный, я его сейчас! – но немец успел раньше и пропорол башню короткой очередью, танк "профессора" Гришки Солидзе запнулся, встал и вспыхнул. Самохов попал "двойке" в лоб. Снаряд пришел сбоку под углом и потому отрикошетил.

Немец пересек мост и тут же рванул вправо, за вербу и за хату. Когда Петр, мехвод первой машины, попробовал за ним угнаться, его танк позорнейшим образом разулся: это слабое место подвески у "двадцать шестых" тянулось еще от прототипа, от английского "виккерса", поворачивать лучше без рывков. Но как тут без рывков, когда вон по мосту еще панцеры стадом!

Самохов первым сообразил, что дело дрянь, только флажки его в дыму никто не увидел. У немцев на каждой "двойке" рация – ну, хотя бы приемники есть у всех. И отдельный человек, чтобы с ней работать. В Красной Армии командир танка сам себе радист, заряжающий, да еще и командир взвода, вынужденный думать за четверых подчиненных.

– Назад, за домик!

Мехвод Самохова отработал четко, а последний танк второго взвода сигнала не увидел, или не разобрал в дыму. Он так и выскочил на берег, прямо перед летящим по мосту панцером. Выскочил удачно, в упор зажег немца прямо на полотне и опять закупорил переправу – но другие танки в несколько стволов изрешетили "двадцать шестого", и снова, черт возьми, никто выпрыгнуть не успел!

Самохов стал за домом, поворачивая башню направо, выцеливая ту, первой проскочившую на берег, "двойку". Вокруг него пехота дралась с пехотой, а танкисты Петра прямо посреди рукопашной натягивали слетевшую гусеницу и почти уже справились, когда длинный немец-пулеметчик, видимо, застигнутый при смене ствола и потому не снявший асбестовой рукавицы, подтянулся за горячую еще пушку и бросил в открытый люк гранату. Повис на руках, но соскочить не успел, Петр вдолбил ему поперек хребта тем самым ломиком, что натягивал гусеницу:

– Ах ты ж паскуда!

Немец с нечленораздельным воем сложился; последнее, что он видел – на чисто-синем небе оливково-зеленый край башни русского танка. Красная полоса – номер взвода в роте, и белая прерывистая полоса – номер танка во взводе; вот читал же он в руководстве, что значат цвета…