Свидетельство Густава Аниаса Хорна - страница 16

в тех взрослых мужчинах, которыми они стали. То же произошло и с ним. Говоря по правде, он может выманить из безвестных могил только некоторых из них, и отнюдь не по произвольному выбору. Иногда всплывает одно лишь имя, иногда — лицо, или руки, или оттенок кожи, или туго обтягивающие задницу, протертые до блеска брюки, слишком тесные, как и у него самого. Все его приятели носили слишком тесные брюки, потому что переживали пору телесного разбухания. Это ему вспоминается: слишком тесные и короткие, лоснящиеся на заднице брюки, по большей части синие, как у матросов. Один носил брюки из особенно плотной ткани — туго обтягивающие и такие короткие, что можно было разглядеть часть голой голени над длинным черным носком. Голые голени, покрытые золотистым пушком… Это Тутайн запомнил, потому что у него самого кожа оставалась гладкой. Это, значит, был Юнгникель. Он и лицо узнаёт. Круглое добродушное лицо, неуверенный хриплый голос (Юнгникелю тогда уже запретили петь в хоре). Рослый парень, только руки отсутствуют… Рук нет у большинства таких призраков… Когда — раз в год — в школе уточняли персональные данные, про этого мальчика зачитывали вслух: Отец, буксирное дело. Что значит «буксирное дело»? Паровые котлы; паровые машины, встроенные в суда; судно может тащить за собой другое судно… Толкач, так это называют в гавани. Отец, значит, был владельцем буксирных судов… Относительно же самого Тутайна в соответствующей графе значилось: Сирота; и дальше стоял прочерк. Да, мол, все и так понятно, дальше… Тёрнер… А следующим по алфавиту шел он. Вспоминается только имя: Тёрнер. Отец? Профессия отца? Сам мальчик?.. Ничего этого он не помнит. У кого-то отец был машинистом паровоза. Этот ученик носил брюки из серого сукна, тонкой выделки. И такую же блузу. Желтовато поблескивающее лицо… Наверняка из-за паровозного смазочного масла… Еще один, как же его звали? Да, как звали? Лоддинг или Вегнер? Он был таким долговязым и худющим, что наверняка стыдился своей худобы. Он только рос, но не разбухал. Вообще не разбухал. Ни сзади, ни спереди. Отец — старший мастер убойного цеха. Забойщиком скота, рядовым, работал отец другого мальчика. Очень приятного, упитанного, с маленьким ртом и слишком красными губами. Этот мальчик немного любил Тутайна. Звали его Диппель. Он постоянно хотел в чем-то каяться^>{23}. Был тоже католиком. Но до покаяний дело не доходило. Тутайн ведь не священник. Тутайн, к сожалению, не решался сказать Диппелю прямо в лицо, в чем тот хочет покаяться. Сказать такое он смог бы разве что через год. А тогда ему недоставало соответствующего жизненного опыта… Другой мальчик любил его еще больше. Краут. Краут — именно так его звали. Краут, несмотря на грубое телосложение и разницу в возрасте — он был старше, — любил непритязательно. Он только целовал предмет своего обожания, от чего жизненный опыт Тутайна не расширялся^>{24}. Жизненный опыт расширил потом другой… А этот, Краут, только прикасался губами. Он казался настолько противным, что Тутайн не прислушивался к его словам или прислушивался лишь вполуха. Краут убирал гостиничные номера, получая почасовую оплату. Его отец был владельцем этой гостиницы, «Отец — владелец гостиницы» (а мать, мать — грудастая горничная в номерах). Тутайн не приходил к отцам и матерям одноклассников. Он попадал в их жилища разве что в результате чуда недоразумения. Он был слишком беден. Сирота. Разносчик молока, мойщик бутылок… Райнхольд — в памяти осталось лишь имя — жил с матерью. К их подъезду Тутайн тоже приносил молоко. Райнхольд пил много молока. Охлажденного свежего молока. Мать кисло-сладко улыбалась, когда рассчитывалась с Тутайном. Приглашала его в комнату. Принуждала сесть на плюшевый диван. Вкладывала ему в руку монетку, один грош. «Это тебе. Да, ты ведь сирота. Круглая сирота. Бедный мальчик! Райнхольд тоже сирота. Но у него умер только отец. Я его оберегаю. Почему бы тебе не подружиться с Райнхольдом? Вы так подходите друг другу…» И она кисло-сладко улыбалась. У Райнхольда были воспаленные покрасневшие веки. Как у девочки. Но девочки от этого не теряли телесную привлекательность, взгляд же Райнхольда казался хамским. Помещение пахло затхлостью, а не свежим охлажденным молоком или тяжело дышащими коровами. Сам Тутайн тоже не источал прекрасных ароматов, но от него хоть пахло чем-то живым… Еще один мальчик: «Отец — фабрикант». Что значит