Свидетельство - страница 68

— А скажи, могло так случиться, что Имре Ковач не знал этого? — спросил Пакаи.

— Да что ты! А впрочем… может, и не знал. А что?

— А то, что Имре свел Байчи-Жилинского с «советским майором», якобы спрыгнувшим над Венгрией с парашютом. Понял? И очень настаивал на этой встрече…

В соседней комнате послышалось лягушачье кваканье, озорной смех, затем — возня.

— Да перестаньте же вы! — сердито крикнул Пакаи.

Но тут дверь отворилась, и в комнату заглянула сонная, всклокоченная голова.

— Послушай, Бела! Это же свинство… Они ни сами не могут там, на полу, уснуть, ни нам не дают.

— Ладно, ночь как-нибудь перебьетесь.

— Черт бы побрал дурака, который забыл погасить свет. А мы собственной тени перепугались.

Заспанная физиономия скрылась за дверью, возня продолжалась. Пакаи швырнул в дверь ботинком.

— Перестаньте! Кому я говорю?

Ребята притихли, а Бела шепотом продолжал:

— Мнимый «советский майор» оказался не кем иным, как Шолти. Мне профессор сказал, куда мы сегодня ходили. Он знает из верного источника.

Ласло, застонав, сел в постели.

— Понимаешь ты, что происходит?!

Но Ласло только молча тряс головой.

— Вот видишь? — воскликнул он наконец с горечью. — Поэтому у нас ничего и не получается.

За дверью, в выстывшей нетопленной комнате, снова вспыхнула перебранка: на этот раз из-за одеял. Кто-то, ворча, что он не останется здесь ни минуты — уж лучше, мол, пробродить ночь на улице, — начал одеваться.

Бела опять прикрикнул:

— Вы что там? С ума посходили?

Потерял терпение и Ласло:

— Бросьте дурачиться. Перетерпите одну-то ночь как-нибудь. А вообще и дома вам было бы не лучше.

— Как же, не лучше! — ворчал тот, кому досталось спать на голом полу. — Дома у нас хотя бы матрац есть для каждого. И тепло.

— Ну идите сюда. Может быть, здесь вам будет теплее.

— Не пойду я никуда! Домой я пойду… Слушай, Бела, а Шули-маленький вспомнил: это он забыл свет перед уходом выключить. Мы с ним уже целый час цапаемся. Все настроение нам испортил. Забыли. А потом сами же перепугались. Будь у меня ключ от парадного, я, ей-богу, пошел бы домой.

— Ночевало у меня и больше народу. И все как-то умещались. Что это вы?

— Те были люди, а не избалованные барчуки! — буркнул Пакаи и тоже начал одеваться.

— Ты что?

— Пойду домой, посмотрю, может, и правда, забыли свет выключить. А вообще мне стыдно, что я приволок на твою шею всю эту ораву.

— Да ты с ума спятил!

— Ни чуточки. Теперь и я припоминаю: вроде бы сами забыли…

— Не чуди, Бела! Слышишь? Тотчас же ложись спать. Чего доброго, угодишь прямо в руки…

Пакаи, не отвечая, продолжал одеваться. Потом шепнул товарищу:

— Смотри, Лаци, про то, что я тебе говорил… Будь осторожен, присматривайся, с кем говоришь… Я никого не подозреваю, но осторожность прежде всего.

— Кто бы говорил!.. Раздевайся и ложись спать, сумасшедший!

Однако отговорить Пакаи ему так и не удалось. Бела вылез через окно и ушел. Ждали его до рассвета. Спать никто не ложился.

А к рассвету стало ясно, что он больше не вернется.

Взбешенный Ласло готов был, как котят, передушить этих шестерых безмозглых сопляков, притихших теперь и дрожавших от страха. Но в конце концов сам же предложил им остаться у него.

К вечеру следующего дня, когда Ласло уже собирался со службы домой, ему позвонил Фельдмар. Условились, что сегодня же «случайно» встретятся на улице. Фельдмар скороговоркой рассказал, что его забрали «по ошибке». Пришли за соседом, врачом, фамилию и телефон которого гестаповцы нашли среди записей Байчи-Жилинского. Врач действительно был связан с этой группой Сопротивления. Однако, кроме номера телефона, улик против него не было, к тому же вступился один его родственник, генерал.

— У дяди Андраша[35] плохи дела, — рассказывал Фельдмар. — Он оказал сопротивление, когда пришли арестовать его, был ранен и сейчас почти при смерти… дела руководителей движения тоже плохо оборачиваются, хотя следствие, кажется, зашло пока что в тупик… Приказ на дальнейшее таков: всем затаиться, соблюдать осторожность, оружие спрятать получше, ни в коем случае не собираться вместе.

После двух тревожных дней Ласло впервые вздохнул с некоторым облегчением. Однако до конца он так и не успокоился.