Свинцовый закат - страница 24

Полковник блуждал по подземелью, как ему показалось, вдвое дольше, чем белый кельт вел его сюда — выходит, он ошибся в направлении. Полковник повернул назад, не надеясь на успех своей тактики. Кровь и не думала останавливаться, а силы утекали вместе с ней. Наконец слабость подкосила ноги, и полковник сполз по стене наземь.

Он потерял счет времени. Может, прошло несколько часов, а может дней. Кругом царила чернота, что и не разобрать, когда потемнеет в глазах, перед тем как наступит финал. В конце концов, черный цвет есть отсутствие всякого цвета, а белый — присутствие всех цветов. Ничто поглощает всё, и остается только черная непроглядная темнота. Как забавно, что все плохое в человеческом восприятии связано с черным цветом — траур, зло, колдовство, смерть. А белый — это свет, чистота, невинность, святость. Как странно примерять всё это к белым кровопийцам, особенно свет, от которого они так фанатично отказались.

В черном подземелье белые душегубы пили красную кровь смертных. Какое сочетание цветов, почти алхимия! Почти ад. Но преисподнюю хотя бы освещают тлеющие угли жаровен. Там хотя бы слышатся стоны грешников. Здесь же — всепоглощающая оглушительная тишина. Может быть где-то тишина есть отсутствие звука, но не здесь. Тишина, как и тьма, ощутима и неуловимо осязаема.

Полковник не услышал звука шагов, но явно почувствовал чужое присутствие подле себя. Такова природа белых — в своей обители они бесшумны и ловки, даже без всякого света. Многовековая сноровка превратила их зрение в рудимент. Только слух, нюх и тактильные ощущения верно служили белым в их подземных путешествиях. А может тьма подарила им что-то взамен глаз, куда более существенное.

Щеку полковника тронула холодная рука, вне сомнений, женская. Её прикосновение было неожиданно нежным и заботливым, даже несмотря на то, что чересчур длинные неухоженные ногти незнакомки пару раз едва не полоснули полковника по коже.

— Дай мне уйти, — тихо произнёс он, не надеясь, что белая поймет его. — Моё время ещё не пришло. Я не хочу здесь оставаться.

Незнакомка ничего не ответила, только отняла руку от его лица. Казалось, она послушно покинула его, только стук грубой подошвы о каменистую землю всё удалялся и удалялся. Завороженный, словно тиканьем часов, полковник слушал и слушал, а шаги всё не затихали. Женские ножки требовательно отстукивали ритм на месте, тогда-то полковник и понял, что это белая зовет его идти следом за ней на звук.

Полковник сомневался, стоит ли доверять этой женщине, ведь один белый уже завел его в пустынный коридор и тут же напал. Вот только чутье подсказывало, что хуже уже быть не может.

С трудом поднявшись, полковник из последних сил пошел на цокающий звук. Ему уже было всё равно, заведёт ли его белая в логово подземных кровопийц или нет — всё лучше, чем оставаться одному.

Неоднократно останавливаясь и опускаясь на землю, полковник просил белую подождать и дать ему передышку, чтобы двигаться дальше, и она покорно ждала. Казалось, коридоры никогда не кончатся — то ли полковник так далеко ушел, то ли незнакомка уводила его ещё ниже. Шаги удалялись все быстрее и быстрее, почти переходя на бег. Полковник не поспевал за белой и вскоре потерял путеводные звуки за плеском подземных вод. Женщины больше не было рядом, только бурное течение реки разрывало тишину. Тут полковник понял, что белая привела его к главному подземному ориентиру — реке Флит. Опустив руку на гладь воды, полковник определил направление течения и смекнул, что вниз по реке вода попадает в Темзу, вверх — выходит на земную поверхность в Хемсттеде. Не побоявшись ступить в ледяную воду, полковник понял, что река в этом месте не глубокая и, значит, Хемстед совсем недалеко, а там можно будет добраться и до дома Грэев.

В этот день профессор Книпхоф и его внук доктор Пауль Метц были приглашены на ужин в дом Грэев. Пока слуги приносили блюда и меняли столовые приборы, темы для бесед за столом всё не иссякали.

— В жизни ученого нет места вере, — вещал профессор Книпхоф. — Он не должен верить, он должен знать наверняка. Никаких: «мне кажется», «я считаю» и «может быть». Только: «в ходе серии экспериментов нами было доказано» или «в семи случаях из десяти нами установлено». Наука всегда должна быть точна, особенно медицина. Ошибки здесь нередко влекут за собой фатальные последствия.