Своим путем - страница 34
Буря чувств улеглась. Между нами исчезла отчужденность, впервые после того, как были сказаны те злосчастные слова. Пропало ощущение обреченности. Огромное спокойное счастье переполняло меня. Рано или поздно мы будем вместе.
Прощанье было торопливым, точно мы расставались совсем ненадолго.
Надев фетровую шляпку и натянув перчатки, Тильда остановилась на пороге, оглядела «нашу» комнатку и упавшим голосом сказала:
— Если бы только у меня был ребенок от тебя. Чтобы не быть совсем одной…
За окном сверкают огни Москвы. Наташа спит. Сейчас допишу о том, как мы расстались, и покурю перед сном.
Ты всегда была умнее, тоньше, мужественнее меня. Ты чувствовала и понимала больше. Прости меня за то, что я не был тогда мужчиной. Что не мог взять тебя в свои лапы и понести нехоженой дорогой по целине, навстречу надвигавшейся буре.
Может ли быть бо́льшая вина для мужчины, чем не быть мужчиной в эти минуты?
С Францем Францевичем я простился холодно. Он отнял у меня Тильду.
— Как думаете жить дальше? — спросил он.
Я пожал плечами. Между нами мелькнула враждебность.
— Ничего, забудете. Станете врачом, женитесь. У вас будет обеспеченная, спокойная жизнь. А это, — он кивнул на значок на отвороте моего пиджака и слегка усмехнулся, — это тоже забудется…
Таким холодным я его еще не знал. Прощаясь, Августа Карловна почти не обратила на меня внимания.
Мы прошли с Тильдой в конец перрона. Мы ощущали взгляд Франца Францевича и чуть отодвинулись друг от друга.
— En voiture, en voiture. — Занимайте места, — неслось вдоль поезда.
— Напиши, чтоб я знал, кто ты и как тебя найти.
Тильда не ответила.
— Постой, надо присесть на дорогу.
Скамеек нет. Тяну Тильду к краю перрона, мы сели прямо на перрон, свесив ноги к рельсам, убегавшим вдаль.
Скорее в вагон.
На подножке вагона Тильда обернулась, вскинула голову. Она смотрела вдаль широко открытыми глазами и уже была где-то там, далеко, за пределами моего мира.
Через неделю я получил посылку с кожаным бумажником. Я догадался, что это от Августы Карловны: ироническое напутствие в спокойную, обеспеченную жизнь. В сердцах я бросил бумажник в Сену.
Прошли недели, месяцы. От Тильды ни телеграммы, ни открытки, ни письма.
Я понял, что их никогда не будет.
Нить Ариадны к Тильде — Наташе оборвалась в самом начале.
В ПОИСКАХ ПУТИ
Не обедаю я больше со студентами-медиками. Их беспечность раздражает меня.
Порвал я и с кружком «рыцарей точных наук». Не тянет сидеть за столиком кафе и слушать умные рассуждения самовлюбленных кандидатов в Эйнштейны и Пастеры.
Душно мне. И дома душно. И в Пуаньи душно.
Холодной тоской тянет от леса, точно сквозняком из погреба. Каким наивным дурачком я был, когда бродил по дорожкам, о чем-то мечтал! Обманул лес.
— Обманула и она. Так и не написала ни слова.
По вечерам я часто сижу за крайним столиком кафе «Капуляд» и смотрю на толпу. Один с Латинским кварталом. Только он понимает меня и сочувствует, шумит тысячью голосов.
К столику подсаживается Анри.
— Что, бросила тебя? Не написала?
Я покачал головой. Анри спросил:
— Где она теперь? В Америке? Ну и шут с ней. Будь мужчиной.
Я отвернулся, Анри сочувственно тронул меня за плечо.
— Пойми, старик, мы любим не женщину, а свою мечту. Женщина — предлог. Ну, случайное воплощение мечты. Случайное, понимаешь? Не та, так эта. Конечно, ты скажешь — единственная… Сам разукрасил, нарядил в свою мечту, вот и стала единственной…
Анри сунул руки в карманы брюк, вытянул ноги.
Мимо террасы по бульвару проходит колонна бастующих рабочих. В толпе зевак на тротуаре одни одобрительно машут, другие враждебно посмеиваются.
Вытянув вперед свой гасконский нос, Анри вслушивается в голоса и всматривается в лица.
— Бараны! — говорит рядом с нами приличный господин. — Не люди, а стадо баранов!
Анри поворачивается к нему:
— Мсье, если вы — человек, а они — бараны, то сочту для себя честью быть бараном.
Анри берет меня под руку.
— Пошли, здесь затхлый воздух.
Мы покинули террасу кафе и зашагали с колонной.
— Анри, я им завидую.
— Возьми у меня изложение «Капитала», — предлагает Анри. — Полезно, но сложновато. И «последней новинкой» не назовешь.