Сволочь - страница 9

Что ж, картинка готова, от двери его видно сразу и очень хорошо, ракурс удачный, ошибиться невозможно. Шутка заряжена. Странно только, что предвкушение совсем не доставило ему удовольствие, даже улыбку — и ту пришлось выдавливать чуть ли не насильно.

…Что я тебе сделал?..

Вот теперь улыбка получилась — только радости в ней уже не было. Что сделал? Да ничего особенного. Пока. Но сделаешь — стоит только тебе позволить. Потому что ты — человек. А значит — сволочь по определению. Вы все такие. Даже самые лучшие из вас. Те, кому начинаешь доверять, забыв, что доверять нельзя никому. Потому что рано или поздно вы все равно поведете себя по-человечески. Предадите, вовсе не считая это предательством. Все. Даже те… нет, не даже — особенно те, которые поначалу казались самыми лучшими.

Ключевое слово — «поначалу». Ну и — «казались», конечно же.

…Ну зачем ты так…

Затем, чтобы не позволить тебе забыть о том, кто ты есть. Чтобы не позволить тебе притворяться хорошим. И главное — чтобы не позволить себе забыть об этом. И поверить. Снова…

Бонд вскинул голову, уперся взглядом в темное оконное стекло. Отражение кабинета виделось в нем достаточно отчетливо. Впрочем, если повернуть голову влево, дверь можно увидеть и без отражения. Как и того, кто в нее войдет.

Теперь он действительно может сказать, что сделал все от него зависящее, и остается только ждать. Вот и хорошо. Ждать он умел.

— Да ладно, брось! — сказал Дживс, собираясь похлопать Ларта по плечу. Но в последний миг удержал руку, сделал вид, что просто махнуть собирался. Ну и правильно, сейчас такое похлопывание выглядело бы по меньшей мере неуместным. — Да плюнь! Подумаешь, зачет… кому он нужен?

Зачет Ларт не сдал.

Из расположенного в подвале тира они поднимались вместе, хотя Дживс отстрелялся намного раньше (и куда успешнее). На лестнице их обогнал недовольный инструктор, попрощался холодно: все-таки они его довольно сильно задержали, а у человека семья. Неудобно получилось. И главное — зря, сколько ни пытался Ларт дышать ровно и успокоиться, руки все равно тряслись и пули шли куда угодно, кроме мишени.

— Ты же вроде сразу домой хотел? Куртку взял! — спросил Дживс, когда в лифте Ларт нажал кнопку десятого этажа вместо верхней «Р».

— Куртку взял, а карту на столе оставил, вместе с ключами от флайера, — вздохнул Ларт. — Придется возвращаться.

— Да плюнь на нее, я тебя подброшу!

Ларт заколебался. Возвращаться наверх и снова встречаться с паскудным кибером, ведущим себя иногда как последняя сволочь — а иногда как вообще непонятно кто! — очень не хотелось. Кто его знает, какие у него контакты перемкнет и когда, а сейчас Ларт был не в том настроении. Да и одному потом ловить попутку или такси вызывать…

С другой стороны — всю дорогу до дома слушать неуклюжие утешения Дживса, его вымученные попытки поднять другу настроение или (что еще хуже) смущенное молчание…

Да ну его нафиг! Лучше десять киберов, на них хотя бы рявкнуть можно.

— Нет. — Ларт решительно качнул головой. — Придется мне все же вернуться за картой и вызвать такси. Завтра-то мне тоже его вызывать, да и тебе нафига сегодня такой крюк делать…

— Ну как знаешь. — В голосе Дживса сочувствие мешалось с облегчением, ему тоже не улыбалось ближайшие полчаса судорожно вспоминать бородатые анекдоты и делать вид, что не сданные стрельбы — фигня, не стоящая упоминания. — Тогда до завтра!

— До завтра.

Коридор десятого этажа был пуст. Оно и понятно — это при прежнем начальнике в участке всегда толпился народ, ночь-полночь — не важно, кто-то прибегал с горячими новостями от информатора и спешил поделиться ими со всеми, кому это могло пригодиться, кто-то заканчивал отчет или собирался на плановый рейд, кто-то просил помощи коллег, не находя в этом ничего предосудительного, все ведь свои, одним делом заняты.

И дела, кстати, решались куда успешнее, регулярно подчищаемая статистика этого не покажет, но все знают. Кто помнит, конечно.

Но новая метла очень часто признает мусором то, что раньше являлось основой мира. Новый шеф не только сам свято блюл разделение служебного и свободного времени, но и от сотрудников этого требовал неукоснительно. Правило «пяти часов» теперь соблюдалось так, словно от этого зависела жизнь и застигнутый на этаже в семнадцать ноль три подлежал расстрелу на месте. А сейчас была уже половина шестого.