Своя земля - страница 24

Теперь мальчишка не отрывался от людей. Вначале из овражка, а потом из бабкиной завалюшки по селу поплыло глухое, но задорное треньканье. Стал он появляться и на сельских празднествах и гулянках, где требовалась музыка. Возможно, Петька так бы тренькал и тренькал, пока самому не наскучила бы балалайка. Но в ту пору колхозному клубу понадобился гармонист. Взрослого парня послать на курсы не решились, — все ж таки на полгода колхоз лишался пары добрых рабочих рук, а от Петьки Лазарева проку мало, какой из него труженик, да и его музыкальные способности ни в ком не вызывали сомнения, и выбор пал на него.

Так начался Петькин путь к славе.

За учение Лазарев принялся ретиво, вгрызся в него с усердием и к концу курсов стал первым учеником. С необыкновенной легкостью он схватывал музыкальную грамоту, жадно впитывал ее, как песок влагу. Ко всему, что касалось курсов, Петька относился с непоколебимым почтением и рвением, и учителя невольно выделили его среди других курсантов, большей частью чуть ли не усатых парней, которые восприняли занятия как нечаянно заслуженную благодать ничегонеделания. О Лазареве стало известно и в том высоком учреждении, что ведало курсами. И никто из Петькиных соучеников не удивился, когда в конце учения его послали в музыкальную школу.

В Рябой Ольхе Петьку Лазарева посчитали «отрезанным ломтем», что он делает, чем занят — никто толком не знал, — слухи о нем доходили редкие и смутные. Да и тот баян, ради которого его послали на курсы, уже валялся в кладовой клуба среди разного хлама и реквизита, растерзанный стараниями сельских парней, давно потерявший свой прежний облик и способность издавать какие-либо звуки, кроме шипения. Но Петька не забыл ни своей бабки, ни села.

Прошло несколько лет, и вот однажды весной, около полудня, в конторе колхоза появился незнакомый человек в сером выутюженном костюме, в серой велюровой шляпе, с тросточкой, — до этого никто не встречал его в селе. Он вежливо поздоровался со всеми, кто находился в это время в конторе, спросил, у себя ли председатель, и, чуть прихрамывая, прошел в его кабинет за обитой коричневой клеенкой дверью.

— Кто такой? — спросила Лидка Слитикова, младшая сестра того самого мальчишки, который вместе с Петькой разряжал когда-то заржавелую немецкую мину. — Непохоже, что из района, либо из самой области.

Ей никто не ответил.

В кабинете председателя Владимира Кузьмича сидели бухгалтер Никодим Павлович и бригадир Бережков. Владимир Кузьмич — человек приезжий, новый, четвертый председатель после того, который послал Лазарева на курсы, конечно, ничего не знал о нем. Он оторвался от беседы с бухгалтером и бригадиром, нетерпеливо спросил:

— Чем могу служить?

— Я Лазарев, — сказал вошедший и, сняв шляпу, ладонью пригладил вьющиеся, спадавшие на уши волосы. — Бывший ваш колхозник.

— Чем могу служить? — с некоторой досадой повторил Владимир Кузьмич.

— Ты? Петя! — взмахивая руками, подскочил Бережков. — Да тебя не узнаешь, здорово изменился, прямо как московский артист.

Стоя посреди комнаты, они долго не разнимали ладоней, и Лазарев растроганно смотрел на удивленно обрадованного Бережкова. Оба в этот момент ощутили наплыв взволнованности от припоминания того, что связывало их в детстве. По пухлым губам бухгалтера тоже расползлось некое подобие улыбки, лишь Владимир Кузьмич строго и недоуменно глядел на то, что происходит в его кабинете.

С уважением и даже почтительностью Бережков усадил Петьку на стул, сам примостился на подоконнике. Председатель окинул гостя изучающим взглядом, добродушно подсказал:

— Ну, я вас слушаю.

Лазарев ближе пододвинул стул.

— Вы меня не знаете, я еще до вас был послан колхозом учиться музыке. Так вот…

— Верно, верно, было такое, — вмешался Никодим Павлович. — Шесть месяцев по двести рублей переводили да на ваше содержание трудодни начисляли. По этому случаю шумели потом на отчетном собрании, взыскать хотели эти самые деньги.

— Так вот, — покосившись на бухгалтера, продолжал Лазарев. — Хочу, товарищ председатель, сделать так, чтобы я не задолжал колхозу и колхоз мне не был должен, придем, так сказать, к взаимному согласию. У меня есть предложение, если вы одобрите, буду рад.