Своя земля - страница 45

Ему надолго запомнилась одна встреча. Однажды он возвращался электричкой на дачу. Еще при посадке в толпе промелькнуло знакомое лицо, и он пытался и никак не мог вспомнить, где видел этот острый профиль с четко очерченным носом, с коротко подрубленными усами, а что он знал этого человека, сомнений не было, да и полковничьи погоны убеждали в возможности знакомства с ним. На остановке он снова увидел полковника. Тот медленно шел по перрону под руку с молодой и красивой женщиной с пышными волосами цвета темной бронзы. Полковник был заметен в толпе своей высокой и прямой фигурой, и особенно тем, что рядом с ним шла женщина в той поре цветения здоровой молодости, которой нельзя не завидовать. Их обтекала толпа, люди оборачивались, чтобы взглянуть на эту странную и такую контрастную пару. По непонятной игре памяти Николай Устинович тотчас же сообразил: так это же Сережка Воронин, начальник штаба дивизии штурмовиков, с которым он во время войны не раз встречался на совещаниях у командующего воздушной армией. Черт возьми! Он все-таки мог гордиться своей памятью, она редко подводила его.

— Сергей Воронин, кажется, не обознался, — сказал Червенцов, нагоняя эту пару.

— Червенцов! Николай Устиныч! Вот так встреча, — вскрикнул Воронин и, улыбаясь широко, стиснул руку Червенцова своей сухой и тонкой рукой. — Встретились, а! Скажи ты, пожалуйста, вот так штука… Только вчера вспоминали тебя.

Они загородили дорогу, мешая проходу пассажиров, перебивали один другого и почти кричали, бестолково и радостно смеясь, не обращая внимания на людей, которые толкали их и улыбались, наблюдая эту встречу.

— Вот какая история, — говорил Воронин, когда улеглась первая вспышка удивления и оба заметили, что они не одни на перроне. — Ведь это про него вспоминали, Алла, и вот он свеженький, как огурчик…

— Ты познакомил бы, — напомнил Николай Установим, прикидывая в уме, что полковник вдвое, если не больше, старше своей жены.

— Ах да! В самом деле, ты прости, брат. Представляю: Алла Воронина, моя дочь собственной персоной. Нашу дорожку вздумала топтать — студентка авиационного института.

— До-очь! — протянул Николай Устинович, пожимая руку женщине. — А я думал… — И лицо его выразило такое изумление, что Сергей Воронин и Алла весело рассмеялись, догадываясь о его предположении.

Потом Червенцов часто вспоминал эту встречу и всякий раз думал о том, что в присутствии дочери Сергей Воронин как-то выигрывает. Он, видимо, немало гордится, когда появляется вместе с ней.

Как и при каких обстоятельствах восстановится его отцовство, Николай Устинович не представлял. В его воображении это событие имело разные варианты, однако все увенчивалось одной и той же патетической сценой: дочь его сидит рядом с ним, и ее рука с сердечной и признательной лаской лежит на его плече. Почти так же происходило во всех тех случаях, о которых он читал. Ему запомнилась одна статейка из газеты. Попросту, без затей и восклицательных знаков, корреспондент описал судьбу дочери офицера-пограничника, потерявшей мать и отца в первый же день войны, трех лет от роду. Семья колхозницы из Брестской области стала пристанищем девочки, которая не помнила ничего, кроме своего имени, да и то искаженного в детском лепете, и прошло пятнадцать лет, прежде чем отец отыскал след дочери. Большой снимок сопровождал эту статью, и фотограф будто издалека заглянул в представляемое воображением Николая Устиновича: девушка сидела рядом с отцом, положив руку на его плечо.

Но его право называть себя отцом Нади могло восстановить лишь согласие Анастасии Петровны, однако, она упрямилась. Мало сказать, что это удивило Червенцова. Все, что так заботливо взращивалось им в эти дни и стало долгом перед самим собой, теперь летело кувырком, он терялся, не зная, как поступить, что предпринять, — никакие уговоры не действовали на нее…

— Я все-таки хочу вернуться к нашему разговору, Ната, — сказал он однажды вечером, оставшись наедине с Анастасией Петровной. Артемка, поужинав, умчался на улицу, к своим новым друзьям, что нетерпеливо посвистывали под окнами. — Своим упорством ты удивляешь меня.