Святые заступники - страница 11
— Конечно, — ответил Победоносцев, изо всех сил стараясь не быть сбитым с толку. Как? Она довольна результатом поездки? Знает об отце Евгении? Ей донесли? Письмо вдовицы сработало? И так быстро?!
— А что касается Гермогена, — продолжала царица, и глаза у нее стали злыми, как у разозленной крысы, — то он за лукавство и отсутствие монашеского смирения должен быть наказан. Соловецкий монастырь — вот куда его направьте на послушание!
— Не премину исполнить, ваше императорское величество, — почтительно и с готовностью сказал Победоносцев, быстро соображая, успеет ли он отозвать от митрополита петербургского указ синода о посвящении Гермогена в епископы. Ах, этот глупый митрополит не станет торопиться с исполнением указа: уж очень не расположен к обер-прокурору. А что касается Гермогена… Теперь-то, когда царица восстала против него, его происки не страшны! Соловецкий монастырь, безвыездно! Да, но что она еще хочет?..
— …Мощи Серафима Саровского! — дошли до его сознания слова царицы. — Вы откроете его мощи и после этого провозгласите его святым угодником!
«Из огня да в полымя!» — подумал Победоносцев и попытался возразить:
— Усопший государь император Николай Первый отказался, ваше величество, от сей мысли, поскольку были собраны церковью сведения о Серафиме. Это был неграмотный и темный мужик, к тому же страдавший падучей. Он жил при Саровском монастыре потому, что был расслабленным и слабоумным, в числе другой нищей братии. Решительно ничем при жизни не отличился. Как же теперь мы рискнем открывать всенародно его мощи, которые, наверно, превратились в труху?
Обер-прокурор несколько увлекся и заговорил неподобающим тоном. Ему надоели эти канонизации, которые только способны привлечь внимание либеральной прессы. Время тяжкое, революционное, рабочие бастуют, либералы не стесняются издеваться над церковниками, зачем им давать новую пищу?! Нельзя, нельзя!
Нет, эти соображения чужды царице. Она, сощурив глаза, смотрит на старика в золотом шитом мундире, что-то чересчур горячо возражающего ей. Ей, государыне! Да он смутьян! Он сам революционер!
— Довольно! — строго сказала Александра. — Царь все может!
И хорошо отработанным кивком головы отпустила обер-прокурора. Последнее слово осталось за ней. Пятясь и кланяясь, с залитым кровью старческим лицом отступил к двери Победоносцев. Смущенный царь шел за ним, говоря что-то успокоительное.
— Дарлинг! — холодно окликнула его царица. Николай, вздрогнув, повернулся и подбежал к ней.
Дверь за обер-прокурором закрылась.
Снова и снова знакомился Победоносцев с подробностями биографии нового кандидата в святые. Увы! Никаких выдающихся или хотя бы значительных событий в его жизни не произошло. Один из многих монастырских старцев. «Спасался» в монастырской келье, но от чего спасался? Прежде всего, от необходимости трудиться; многочисленные богомольцы доставляли и провизию и деньги, ожидая от бородатой истовой монастырской братии чудес, и прежде всего исцеления болезней. Злой и расстроенный, рылся профессор римского права в летописях Саровской пустыни в поисках хоть какого-нибудь завалящего «чуда», совершенного кандидатом в святые. Нет! О нем упоминалось дважды, но по совсем другим поводам: в записях игумена за 1822 год и за 1830-й. Оба раза речь шла об епитимиях, наложенных на старца Серафима. В обоих случаях наказание (сто поклонов утром и вечером) было наложено за «мясоедение в пост». Видимо, старец не любил постную пищу. Вот и все.
Поинтересовался Победоносцев и письменными следами задуманной Николаем Первым канонизации Серафима. Он установил, что нечто в этом роде было в сороковые годы, когда царь в своем манифесте писал: «Запад Европы внезапно взволнован смутами, грозящими ниспровержением законных властей… Теперь же, не зная более пределов, дерзость угрожает в безумии своем и нашей, богом вверенной России…» Опытному монархическому деятелю, обер-прокурору было понятно, что Николай Первый попытался искать в появлении нового святого отвлечение дум народных от всяческого неустройства жизни в отечестве. Однако намерение свое оставил, видимо, ввиду его несвоевременности и к тому же явной негодности, так сказать, субъекта святости.