Сын бомбардира - страница 16
Мимо прокатили полевую пушку. Орудие тащил расчёт — лошадь убило ещё на въезде к бастиону.
К артиллеристам подбежал Иван Нода.
— Сюда! — Нода указал на центр батареи.
— Есть приказание доставить лейтенанту Забудскому! — послышалось в ответ.
Иван обернулся и увидел молоденького прапорщика — лет шестнадцати, сопровождавшего орудие.
— А тут и есть владения их благородия!
У прапорщика покраснели кончики ушей. Стараясь говорить голосом погрубее, он велел расчёту вкатывать пушку. Нода приналёг тоже, и орудие двинулось к полуобрушенному валу.
То тут, то там лопались бомбы. Трещали, взрываясь, картечные гранаты. Нода успел заметить, что у второго орудия кого-то укладывают на носилки: «Неужели Тимофей?» Но в ту же минуту лицо Пищенко–старшего показалось в прорехе белого порохового облака, и барабанщик обрадованно закричал:
— Тимофей! Подуй на дым: усов твоих рыжих не разгляжу!
Тот что-то прокричал в ответ, но слов не было слышно: пальба резко усилилась.
Тем временем подогнали орудие к валу и установили лафет. Подошёл командир батареи. Нода вытянулся во фрунт — доложил, что ещё одна пушка из резервной бригады доставлена на линию огня.
— Спасибо за службу! — командир указал пальцем на орудие Пищенко: — У него прислуги в обрез — будешь здесь…
Ствол орудия дымился, от него несло теплом, как от загнанной лошади. Упираясь одной ногой в насыпь, а другой стоя на лафете, Иван ловко работал банником.
— Николку не встречал? — спросил его Тимофей.
— Вниз умчался, видать, с поручением. Нода ухватился за канат, помогая подтянуть орудие к амбразуре.
Раздалась команда. Пушка, ахнув, выплеснула свою огненную начинку и снова утонула в густом тумане.
Забудский стоял на валу. Он видел, как снаряд разрушил траншею противника метрах в пятидесяти от бастиона. Траншею эту, и ещё две такие же, французы прорыли сегодня ночью. Их обязательно нужно разрушить. От этого зависит, быть или не быть штурму!
К батарее с лопатами и кирками подходила рабочая рота. Кроме солдат, там было несколько гражданских: старик, две женщины, подростки. Их вёл поручик Дельсаль. Правая рука его была на перевязи. Рядом шагал Пищенко–младший.
— Ваше благородие, — запыхавшись, отрапортовал Забудскому вестовой, — приказание выполнено. Рабочая рота прибыла.
— Вижу, — сказал Григорий Николаевич. — Ты вот что, отправляйся-ка к отцу. В помощники заступай. Только, — лицо лейтенанта стало грустным и нежным, — не озорничай, не вылезай без надобности.
Николка, радостно сверкнув глазами, помчался к отцовскому орудию.
Французам всё-таки удалось возвести небольшой земляной зал перед свежими траншеями. К новым укреплениям спешно подкатывали полевые пушки. Нужно было немедленно подавить их. Но чем? Не хва¬тало пороха. Не хватало орудийной прислуги. Матросы еле держались на ногах. На три выстрела противника отвечали одним. И без того шквальный огонь ещё усилился: французы прикрывали передвижение своих пушек. В нескольких местах на батарее зажглись пороховые ящики. Ядра пробили офицерский блиндаж.
— Ноду ко мне! — закричал Забудский.
— Но–о-о–ду к их благородию! — понеслись голоса.
Иван передал ядро Тимофею Пищенко и подбежал к командиру. Тот что-то прокричал матросу, и Нода, резко повернувшись, помчался к землянке.
Тарахтели осколки, гулко ухали взрывы, крики раненых утопали в грохоте боя.
И вдруг в этот смертоносный гул ворвались звуки барабанного боя.
Батарейные разом обернулись на знакомые, всегда будоражащие, тревожные звуки. Но то не было сигналом. То было как призывный набат. Бесстрашный и отчаянный. Торжественный.
Нода стоял на крыше землянки, широко, по–морски расставив ноги. Голова вскинута вверх. Глаза горят, словно два запальных огня. Флотский барабанщик издевался над утробным рычанием вражеских снарядов. Барабан заглушал в русских сердцах их зловещие голоса…
— Батарея! Залпом! Огонь!
И содрогнулась земля, и прокатилось «ура» в честь удачного выстрела. И вновь — «Огонь! Огонь! Огонь!»…
В короткие промежутки между залпами матросы снова и снова слышали барабанную дробь. Удары не¬лись, как победный танец. Взлетали, словно солёные гребни волн. Удары захлёбывались от невозможности прокричать трубно, пропеть гобоем или альтом. От невозможности стать целым оркестром! Но они уже были им! Они уже звучали в сердцах, уже неслись по вестам ожившей батареи.