Та заводская проходная… - страница 12
— Вот это да! — тихо проговорил шеф, затем приказал: — Закрой ворота!
Протопав мимо нас, как мимо двух давно отцветших кустов сирени, Сохатов удивленно уперся взглядом в закрытые створки ворот, обернулся и сделал мне повелительный жест рукой: открыть! Я покачал головой: нельзя-с.
— Михайлыч, да куда ты?! — сказал мой шеф, подплывая и беря под руку Сохатова. — Иди, посиди с нами! Посиди с нами…
Я помог Минорию взвести раненого на крыльцо и усадить на диван в моей конторке.
— Посиди тут, Михайлыч, посиди…
Чайник от возмущения уже весь изошел паром, я достал из шкафчика банку из-под кофе «Пеле» — мой рабочий «заварник», — засыпал в нее чай из другой кофейной баночки и залил кипятком, для сохранения тепла укутал заварник старым махровым полотенцем. Это тоже входило в мой привычный ритуал…
Минорий Степанович молча в ожидании стоял над скопытившимся начальством в почетном карауле. Голова Сохатова с закрытыми глазами была неловко запрокинута назад, на низкую спинку дивана; на его широкой, истинно бычьей шее лишь чуть видимый кадык подавал признаки жизни: вероятно, владелец его иногда тщетно пытался сглотнуть сухоту рта.
— Пусть поспит, — негромко сказал мне шеф. — Куда ему в таком состоянии?! Пусть поспит…
— Как куда? В вытрезвитель! — сказал я, хохотком извиняя свою дерзость. — Там уже освободились, наверно. Звоните!
— Ну-уууу! — осуждающе протянул Минорий, не считая, что такую вздорную идею можно комментировать словесно. — Бесфамильный еще не вернулся? Он и отвезет…
Ко мне вновь вернулись все черные, злые мысли: и в адрес Минория, и Сохатова, и… завода, угробившего мое сердце, а сейчас добивающего его на этой проходной… Как ждал, предвкушал вечерний чай!..
Я закурил сигарету, хотя и не следовало бы: совсем недавно загасил окурок в пепельнице…
— Куда ты, Михайлыч, сиди! — раздался за моей спиной отеческий голос Минория Степановича.
В широко открытых глазах Сохатова не читалось ни одной мысли — сплошная упрямая, полубезумная муть. Он пытался встать, молча делал одну попытку за другой, но Минорий обеими руками прижимал его плечи к дивану, уговаривая, точно ребенка:
— Посиди, поспи, Михалыч!.. Нельзя тебе, посиди… Еще под машину попадешь или в вытрезвитель заберут («Каналья! — давал я свой мысленный комментарий, — а рабочего, солдатика было не жаль. Названивал…»). Подожди минут пять. Бесфамильный тебя отвезет…
Обессиленный от борьбы Сохатов отвалился на спинку дивана с закрытыми глазами. Я последовал его примеру: тоже отвалился на спинку стула и тоже закрыл глаза. Тоска… От табачного дыма к горлу подступила тошнота. Нельзя мне курить! Мой лечащий врач после каждой кардиограммы твердила: «Бросайте курить! Обязательно бросьте. Иначе будет инфаркт, возможно, последний». Я не сделал даже попытки, ибо привычка свыше нам дана… но, конечно, две пачки «Примы» за сутки на проходной — это самоубийство…
Загасив сигарету, я оглядел «пейзаж», почти «натюрморт» за спиной. Сохатов исполнил просьбу стоявшего «на стрёме» Минория: заснул, судя по открытому рту и отвалившейся, как у мертвеца, нижней челюсти… Мерзость этой картины заглушала мое последнее сочувствие к нему…
Чай уже настоялся, буду пить — в компании двух пьяных полуидиотов за спиной. Призову все свое воображение и представлю, что их здесь нет, что я один… делаю первые маленькие хлебки горячего, янтарного, крепкого, с горчинкой индийского чая и чувствую, как в жилах и артериях убыстряется ток крови, а шарики с роликами начинают шустро вертеться-крутиться, танцуя свой интеллектуальный рок-н-ролл… Я размотал полотенце с моего заварника, отвинтил крышку…
— Валера, — услышал тихий голос Минория. — Он спит, выпусти меня.
Оставив банку открытой, я встал со стула. Сохатов разметал руки по дивану, его голова с открытым ртом скатилась вбок и назад. Такими изображали убитых воинов наши баталисты-передвижники… Минорий протянул мне для пожатия ладонь, напряженную и жесткую, как перед ударом каратиста… Ему-то на кой ляд — возиться с этими «августейшими» алкашами? Ему за это не платят! Сидел бы сейчас дома в пижаме и в шлепанцах перед телеком, отхлебывая из стакана светлого «Бочкарева»… У приоткрытых ворот он отдал мне «честь», как это делают наши толстобрюхие генералы и адмиралы: не донеся до виска пальцев на добрых полметра… За моей спиной раздался шум… Сохатов тяжелой рукой отодвинул меня с прохода и быстро вышел из конторки…