Так это было - страница 34

Характерно, что среди этих табличек больше не назывался Гитлер и не упоминалось слово «фюрер». Пропагандисты Геббельса, хотя и продолжали лгать, но понимали, что «фюрер» потерял всякое доверие и его именем уже ничего нельзя изменить.

День был горячий, и мы торопились в Ландсберг на свою квартиру, чтобы написать корреспонденцию. По дороге нам встречались наши войска, торопившиеся в сторону Берлина. Бойцы были веселы. Их песни заглушали даже грохот танков.

Гитлер стоял над картой, утыканной разноцветными флажками. На каждом из них были обозначены номера, по которым он определял местонахождение своих армий.

Где только не побывали эти флажки! На огромном глобусе, который некогда стоял в кабинете Гитлера в имперской канцелярии, такими флажками была утыкана вся Европа, Африка, Азия. Небрежным движением он касался земного шара, и тот плавно поворачивался, показывая разные государства, моря и океаны. Свободно, без задержки шагала германская пехота, громыхали танки, плыли надводные и подводные корабли. Над ними летали самые быстрые самолеты.

Теперь глобус был уже не нужен. Достаточно одной карты, на которой обозначен лишь Берлин, к тому же не весь. Флажки перемещаются к центру. Адъютант — «заведующий глобусом» — нехотя менял их позиции, а иной раз не трогал их, чтобы обмануть фюрера, хоть на день оттянуть неумолимое приближение к имперской канцелярии.

Внимание Гитлера обращено на западную окраину Берлина — в район Шпандау. Еще вчера Артур Аксман обещал ему направить туда несколько сот хорошо вооруженных молодцов, фанатически сражающихся на улицах Берлина.

Именно там с криком «За фюрера, за великую Германию» бросались они под танки. Некоторые же, испугавшись, при первом же приближении танков поднимали руки и плакали, звали на помощь матерей.

…Началось обычное совещание.

Но прежде чем генерал Кребс собрался докладывать, слова попросил пресс-референт при фюрере Лоренц. Он сказал:

— Мне удалось принять сообщение радиостанции нейтральной страны. В нем говорится, что при встрече американских и русских войск на Эльбе между командующими обеих сторон возникли разногласия.

Последние слова Лоренца воодушевили «фюрера».

— Господа, — вопил Гитлер, — это новое блестящее доказательство разлада наших врагов! Разве германский народ и история не сочли бы меня преступником, если бы я сегодня заключил мир, а завтра наши враги могли бы поссориться?[14]

 Отрезвление наступило вечером, когда Вейдлинг доложил о положении дел в Берлине. Он говорил, ничего не утаивая.

В этой «притершейся» к Гитлеру компании — от Геббельса и Бормана до Аксмана и генерала Монке — он был малоизвестным генералом, а потому им непонятна была его «наивная прямота».

В своих записках потом Вейдлинг писал: