Так это было - страница 35

 Но даже в этом «оптимистическом докладе» на вопрос «фюрера» о местонахождении армии Венка, Кребс ответил, что она приблизилась к Потсдаму и помогла некоторым малочисленным отрядам выбраться из окружения, но танкисты Конева теснят ее.

Когда Кребс сообщил о захвате русскими частями Темпельхофского аэродрома, все присутствующие невольно переглянулись. Может быть, впервые они окончательно поняли, что им никуда не уйти.

Далее сообщалось о пожарах, которые нечем тушить, ибо не работает водопровод, о плохом снабжении берлинских войск, так как тюки с продовольствием, сброшенные с самолетов, попадают к русским или сгорают среди развалин.

После нерадостных сообщений Кребса наступила тягостная тишина. Никому больше не хотелось задавать вопросы — и так было все предельно ясно. И уж, конечно, никому не хотелось комментировать события. Все уже понимали, что надежды на соединение Венка и Буссе таяли, как снег под мартовским солнцем, а о Шернере, после того как армии Конева и Брэдли соединились, и думать было нечего. Но все же одна лазейка была: переговоры с англичанами и американцами. И кто-то напомнил о ней.

Почувствовав неминуемый крах фашистской империи, англичане подгоняли события. Испугавшись быстрого и решительного движения советских войск на запад, они потребовали усиления английских армий фельдмаршала Монтгомери американскими войсками, торопили движение на восток, протестовали против телеграммы Эйзенхауэра, адресованной Сталину, в которой командующий союзными войсками в Европе наметил движение американских армий до Эльбы, английских войск на северо-восток к берегам Балтийского моря, а американо-французских — на юг, к австрийской границе, к Вене. Уже в самом этом плане чувствовалась тревога. Союзники пытались как можно раньше занять территорию от Балтики до Альп.

Но и это не устраивало английского премьер-министра Черчилля. Он давно мечтал о захвате Берлина, а потому открыто выразил свое беспокойство и несогласие с планом Эйзенхауэра, а его обращение к Сталину расценил как «вмешательство военного в политические проблемы».

Черчилль исходил из того, что документы, принятые антигитлеровской коалицией, не могут служить препятствием для его вожделений. Он даже как-то заявил: «Было бы катастрофой, если бы мы твердо соблюдали все свои соглашения».[16] А потому, забыв о решениях Ялтинской конференции, он за неделю до смерти Рузвельта писал ему: «Особенно важно, чтобы мы соединились с русскими армиями как можно дальше на востоке и, если позволят обстоятельства, вступили в Берлин».

Теперь, когда встреча на Эльбе состоялась самым мирным образом, когда армия генерала Паттона быстро двигалась на юг по Дунаю, а советские войска вели бои в центре Берлина, американцы уступили Черчиллю.

Воздушнодесантный корпус Риджуэя был переброшен на север, с тем чтобы двинуться через Эльбу южнее Гамбурга и выйти к балтийскому порту Любеку.

«Самодеятельность американских генералов». — «207» — на красных флажках. — Вокзал Бейсельштрассе в наших руках. — Солдаты смеются. — Психическая атака юнцов. — У врага в подземелье

Генерал М. Букштынович водил указкой по карте Берлина, висевшей на стене, и спокойно, медленно, словно желая, чтобы мы усвоили каждое его слово, рассказывал о действиях 3-й ударной армии, теперь уже нацеленной на центр города с севера на юго-восток, к мосту Мольтке, Кенигсплатцу, рейхстагу.

— Тиргартен, — сказал он, — это уже зона 5-й ударной и 8-й гвардейской армий…

В это время раздался телефонный звонок. Генерал поднял трубку и некоторое время, глядя в потолок, слушал молча. На его обветренное, открытое лицо, высокий лоб сразу же легла печать удивления, а может быть, беспокойства. Он изредка отвечал односложными словами: «да», «нет», «есть».