Талисман Авиценны - страница 5

Масихи был, наверное, старше втройне,

И советы его глубоки.

Но не только к нему, а уже к Ибн Сине

Шли хорезмские ученики.

А когда оставался один Ибн Сина,

От друзей два часа оторвав,

Он спешил в свой мирок, где была тишина

И кипели отвары из трав.

Познавал он металлы и звездную стынь,

Связь ушедших и новых времен,

Понял тайну рождения гор и пустынь,

Здесь задумал Врачебный канон.

Но в каких бы глубинах ему ни греметь,

Помня счет человеческих бед,

На подушках напротив усаживал смерть,

Чтоб понять, как сломать ей хребет.

Вел он с нею свой давний, свой яростный спор,

Набирал потихонечку власть —

То целебный настой возникал, то раствор,

То рождалась волшебная мазь.

Смерть идет вслед за каждым все долгие дни,

Словно камень летит из пращи.

— Я найду ее тайну, поверь, Бируни! —

Друг в ответ улыбался. — Ищи.—

Имена их сплелись в пересменке веков,

Так и жить бы до поздних седин —

Открывать, сомневаться, лечить бедняков,

А потом возвращаться к Ширин.

В этой девочке столько хранилось тепла,

Женской неги и детской игры…

Каждый миг она неповторима была,

Расточая без счета дары.

А в тот вечер был полон любовью весь мир —

Беззащитен, бездонен и тих.

И планета Сатурн, и звезда Альтаир,

Не мигая, смотрели на них.

Поздно ночью его оторвали от сна —

Шах зовет. Разве шах занемог?

— Что случилось? — спросонок спросил Ибн Сина.

Раб ответить на это не мог.

Не причуда, над шахом забравшая власть.

Не болезнь разбудила дворец.

К ним в Гургандж беспокойная весть ворвалась —

От султана Махмуда гонец.

В этот раз не соцветье шелков, не казну.

Не красавиц с метелью в глазах.

Тех ученых велел он доставить в Газну,

Что собрал у себя хорезмшах.

Шах печально глядит на ученых друзей.

Разве в чем-нибудь он виноват?

От султана зависит он жизнью своей.

На султанской сестре он женат.

— Шах! — поднялся старик Масихи в тишине.—

Что мне делать — никак не пойму.

Меч ислама — Махмуд, христианину, мне

Ехать прямо на плаху к нему.

— Шах, — сказал Ибн Сина, поднимаясь, — прости

И спасибо на все времена.

Но к султану Махмуду мне нету пути,

Лучше смерть для меня, чем Газна.

Не ученого ищет султан, а льстеца,

Чтоб на всех газневийских углах

Славил имя его и твердил без конца

Вместо истины слово «аллах».—

Шах сказал — Пусть бы я запечатал свой рот,

Твое имя повсюду в ушах.

Рано утром султанский посланец придет.

Но ведь есть еще ночь, о мой шах!

Да, но что тебя ждет в каракумских песках?

А в Газне и почет, и покой,

И довольство, и слава, и дом…

                                             — О мой шах,

Видишь, звезды горят над рекой.

Можно двигаться целую ночь напролет…—

Шах смахнул на прощанье слезу.

— Сам тебя доведу я до главных ворот,

Проводник и верблюды внизу.

Вот и все. Оставалось забыть про дела,

Взять Ширин и пойти по земле.

Он вбежал. А любимая тихо спала.

Пальцы словно струились в тепле.

Как ей, тоненькой, перенести переход —

Семь хорезмских песков впереди,

И куда он отсюда ее приведет,

Где совьет ей гнездо на пути?

Так сидит он, не двигаясь, может быть, год,

Или час, или десять минут…

Чернокрылые волосы в руки берет —

Где для них он отыщет приют?

Только выбора нет… Он уходит во тьму,

Оставляя ей шепот скупой:

— Спи, Ширин. Вот найду, где раскинуть кошму,

И тотчас же пришлю за тобой.—

Кто же знал, что, скрываясь, меняя жилье,

За песчаными стонами вьюг

Больше он никогда не коснется ее,

Этих легких, единственных рук.

Вместе с ним уходил Масихи, уронив

Две слезы из-под старческих век.

Ибн Сина от прохлады урючин и слив

Начинал иссушающий бег.