Талисман Авиценны - страница 7

Его рана, в ней черви и гной.

И снимает чалму с головы Ибн Сина,

Чистит рану, бинтует чалмой.

Тем больным был купец, сын песков и степей,

Караван собиравший с весны.

Он бы так и не вышел из кельи своей.

Не случись за стеной Ибн Сины.

Щедр спасенный купец. Есть бумага теперь

И халат побогаче иных.

Но не может ученый закрыть к себе дверь —

Столько вдруг оказалось больных.

За угрюмым недугом врачуя недуг,

Одаряя добром бедняков.

Возвратился он снова на главный свой круг,

Круг скорбящих и учеников.

С ними он во дворе чуть не целые дни.

И однажды, без спроса, как все.

Здесь в Джурджане явился к нему Джузджани,

Тонконогий птенец медресе.

И, упав на колени ладонями вниз.

Незнакомый воскликнул юнец:

— О великий мудрец, Ибн Сина, шейх-раис,

Я тебя отыскал наконец! —

Ибн Сине показалось, что высверкнул нож

Или вновь начинается бред.

— Почему меня именем этим зовешь?

— Там, в мечети, висит твой портрет.—

Не рванулась, не дрогнула бровь Ибн Сины,

Только чуть призакрылись глаза.

А тяжелые думы отравой полны,

Словно яд в них метнула гюрза.

— Лжешь, — сказал он юнцу, — запрещает ислам

Кистью к лицам касаться людским.

— Что же делать, учитель, но я видел сам

И рисунок, и подпись под ним.

Приглашенье к султану Махмуду в Газну

И посулы немалых наград

Тем, кто скажет властям, где найти Ибн Сину,

Если сам ты явиться не рад.—

Ибн Сина полуслушал, в беду погружен,—

Что за новость в исламских делах?

Впрочем, если Махмуд пожелает, то он

Сам себе и султан и аллах.

А откуда ж портрет? Было, помнится, так —

Там, в Хорезме, в их век золотой,

В час застолья, шутя, математик-чудак

Набросал его профиль крутой.

Подивились друзья, как похож его рот,

Бороды зачерненный овал.

И не знал Ибн Сина, что портрет его тот

Прямо в руки Махмуда попал.

А Махмуд объявил, что желает аллах

Так размножить портрет, чтобы он

В сорока городах на соборных стенах

Был для всех мусульман утвержден.

Тень султана тянулась за ним по песку.

Ставя каждому шагу предел.

— Прочь, — сказал он незваному ученику.

С камня встал, на котором сидел.

Донеси, — он сказал, — сразу станешь богат.—

Но вцепился в халат Джузджани.

Ибн Сина попытался отдернуть халат.

Джузджани удержал.

                              — Не гони! —

Ибн Сина недоверчиво из-под руки

Кинул взгляд вдоль его худобы.

— Что ж ты хочешь?

— Хочу к тебе в ученики,

В слуги, если прикажешь — в рабы.

Я спешил, чтоб с тобой не случилась беда,

Чтоб сказать: тебя ждет кабала.

Завтра утром придут за тобою сюда

Стража, кади-судья и мулла.

…Той же ночью ушли из Джурджана они,

С этой ночи вдвоем навсегда.

От одной западни до другой западни

Шли, стремясь не оставить следа.

Ученик оказался понятлив и смел

И словами негромкими здрав.

И уже он лекарства готовить умел,

Находить сочетание трав.

Ибн Сина помогал ему взрезать черту,

За которой бесстрашнее взгляд.

Тот одни его мысли хватал на лету,

А к другим еще был глуховат.

Тяжкий путь их сначала повел на восток,

Но в мечети глядел со стены

В каждом городе на перекрестке дорог

Злополучный портрет Ибн Сины.

Зря учитель лицо от людей закрывал,

Неуверенный был его шаг,

И, казалось, грозит ему каждый дувал,

Узнает его каждый ишак.

Вот схватил его за руку нищий старик,

Хитрым взглядом блеснув молодым.

Упустил. И вослед ему выдохнул крик,

И погнался, хромая, за ним.

Повернули на запад. В обход городов

По пескам пробирались они.

Вот когда Ибн Сина оценить был готов,

Что с ним рядом идет Джузджани.

Этот мальчик, едва начинающий жить

В бормотанье верблюжьих копыт,

Был согласен не спать, и не есть, и не пить,

Лишь бы только учитель был сыт.

Шапку дервиша, плащ весь в заплатах дорог

Он достал, чтобы легче был путь,

Чтоб без страха учитель и друг его мог

В городской чайхане отдохнуть.

Ощущая беду, все быстрей и быстрей

Ибн Сина покидал города.

И пришел наконец он в приветливый Рей,

Где царила тогда Сайида.

Он лечил ее сына, завел себе дом.

Весь в плену рукописных листков.

И уже, как всегда, появилась при нем

Стайка юношей учеников.

Вновь больные тянули ладони к нему.

Но недолго ласкал его Рей.

Запылали лачуги в лиловом дыму…

Что случилось?

— Махмуд у дверей.—

Снова тихий верблюд безотказно возник.

Вот приют твой — верблюжья спина.

В тертом вьюке листки недописанных книг