Талисман Авиценны - страница 9
Должен заново, заново всякий раз
Утверждать себя Ибн Сина.
А племянник эмира уже полумертв,
Отшатнулись его врачи.
Что ж, доказывай, чем ты умен и горд,
Вот тебе полутруп — лечи!
Ибн Сина замечает усмешки — пусть.
Отодвинув их в тишину,
Отрешенно он погружается в пульс,
Словно рыба в речную волну.
Пульс понятен, как книга, послушен, как раб,
Даже если оттенки малы,
Сбивчив он или ровен, силен или слаб,
Или в виде зубьев пилы.
Много видов пульса ученый познал.
Только здесь он до глупости прост —
Он не мягок, не тверд, не велик и не мал,
Не дрожит, как мышиный хвост.
Еле слышно ведет он свой ровный лад
Без падений и катастроф.
Может биться Ибн Сина об заклад —
Племянник эмира здоров.
A если здоров, почему полумертв?
На коврах лежит чуть дыша.
Почему не ест, почему не пьет?
Чем убита его душа?
— Эй, — сказал Ибн Сина в голубой тишине,—
Город ваш чужой для меня.
Вы кварталы его назовите мне,
Перечислите их имена.—
Старый лекарь плечами пожал,
Руки глубже загнал в рукава.
Деревянными палочками по ушам
Застучали его слова.
И при слове «Равшан», как при вспышке огней,
Раскололась вдруг тишина.
Дрогнул пульс и забился чуть-чуть сильней.
— Так, — сказал старику Ибн Сина.
— Кто живет там? Каждого назови!
Вереницу домов разверни.—
Застучал и забился пульс —
«Гарани…
Гарани… Гарани…»
И тогда Ибн Сина наполняет весь дом
Плеском женских имен без числа:
Сурайя, Гульчехра, Мавджуда, Гульбедом,
И Чахвар, и Ширин, и Лола…
А едва он сказал «Медиме», и больной
Вырвал руку, как ветвь из костра.
И порывисто выпил напиток хмельной,
Что стоял у постели с утра.
— Это имя скрываю я семьдесят дней,
Прячу в сердце, держу в голове.
Не позволит мне дядя жениться на ней,
Быть с чеканщиком меди в родстве.
Так зачем не даете вы мне умереть!..—
Врач склонился к нему.
— Не беда.
Посмотри, как прекрасна чеканная медь.
Умереть ты успеешь всегда. —
А эмиру сказал он:
— Вот адрес беды.
И теперь тебе выбрать пора —
Мертвый мальчик, который уснет без воды,
Или праздник любви и добра.
— Как ты выведал тайну? — воскликнул эмир.
Задышал шашлыком, черемшой.
Ибн Сина отвечал:
— Человек — это мир.
Тело лечится вместе с душой.
ДИАЛОГ УЧИТЕЛЯ И УЧЕНИКА
(Баллада старика)
Ибн Сина
За окошком луна и повсюду могильные камни.
Ты перо отложи, Джузджани, твоя помощь нужна мне.
Но сначала послушай, а мысль моя будет прямая:
Я спасал молодых, у безмолвия их отнимая.
Здесь глубокий старик, с мутным взором, с морщинистой кожей.
Если б я не пришел, он, наверно, недолго бы прожил.
Он умрет, его множество мелких недугов задушит.
Но я стану тушить их, и я сохраню его душу.
Вспомни, мой Джузджани, мы без счета болезней сломили,
А от старости просто не умер никто еще в мире.
Я нашел ему дивные травы, которые редки,
Чтобы в нем обновились усталые старые клетки.
Хватит нам колесить по земле, я останусь с ним рядом,
С кишлаком его маленьким, с домом его, с его садом.
Одинокий старик! — ничего мне не надо иного.
Эти травы давать ему стану я снова и снова.
Я клянусь, Джузджани, той звездой, что до солнца не меркнет,—
Будет он долголетним, а может быть, станет бессмертным.
Наконец я пойму до конца человечью натуру…
Вот одну еще только осталось сплести мне текстуру.
Он уснул, и он выспится нынче на славу —
Отоспит мои самые первые вещие травы.
Джузджани, я как будто до сути всего доискался.
Вымой руки. Идем. Помоги приготовить лекарство.
Что за шум, Джузджани? Пусть ничто не мешает больному!
Джузджани
Я не знаю, учитель. Но шум приближается к дому.
Я бегу…
Ибн Сина
Стук копыт. Лязг железа жестокий и дикий…
Крики боли и ярости неутолимые крики…
Нет покоя на свете, стяжатели рыщут повсюду…
Джузджани
Да, учитель. На улице люди султана Махмуда.
Все узнал я, — пока хоть на миг нас беда миновала,
Сзади дома в пески уведет нас пролом из дувала.
Проводник уже поднял верблюдов. Учитель, скорее!
Ибн Сина
Не пойду никуда. Ждет меня мой старик. На заре я
Травы дам ему…
Джузджани
Шутишь! Ну вот, на колени я встану.
Я тебя не оставлю, не выдам на милость султану!
Ибн Сина
Так всегда, только смерть начинаю я класть на лопатки,