Танцы с Подсознанием. Книга 1. До Тьмы дотронувшись рукой - страница 8
Дом господина Кёллера располагался в сердце старого города, за Марктплатц, около рыночной площади. Он был двухэтажный, из серого камня, с красивыми расписными ставнями.
– Ух ты, дом – то больше, чем у барина нашего! – воскликнула девчонка.
– Льюба, барин забыть!
– Да как же забыть? Иван Савельевич, как отец родной…
– Отец родной не отдать чужбина дочь! – съязвил Мартин и легонько подтолкнул её к входной двери.
Но не успела Любка войти, как дверь распахнулась и навстречу им выбежала девчонка лет семи, бросилась на шею немцу и заверещала:
– Фатер, Фатер! Майн либэ Фатер…
Мужчина обрадованно подхватил ребёнка на руки и прижал к себе.
– Майне либэ Тохтер! Майне либэ Медхен! – кудахтал он, покрывая поцелуями лоб и щёки своей дочери.
Любка смотрела на эту сцену и завидовала. Она вспомнила своего тятьку и по щекам опять потекли слёзы.
– Вер ист дизес Медхенд унд варум вайнт зи?! – купеческая дочка удивлённо уставилась на гостью.
– Она спросить, кто эта девица и почему плачет, – перевёл Мартин, затем обращаясь к дочери, произнёс:
– Дас ист айне руссише Шклафен!
И опять перевёл Любке:
– Я сказать дочь, что ты руссише рабыня…
Услышав слово «рабыня», девушка покраснела и опустила голову.
– Шутить…я шутить! – господин Кёллер поспешил исправить ситуацию. – Льюба, меня простить! – он виновато заулыбался. – Майн Тохтер, дочь Эльза! Твой Арбайтен…работа…няня майн Тохтер.
*****
Прошёл год.
Сытая и спокойная жизнь в доме купца, дала о себе знать, Любка расцвела и похорошела. Это тебе не деревня, где вставали с первыми петухами и начиналась круговерть: корову подои, грядки прополи, воды на коромысле принеси, печь натопи, в печи свёклы и репы натоми. А после полудня, к барину будь добра явиться, а уж жёнушка его Наталья Петровна, без дела не оставит, расстарается, заданьев напридумывает.
У немца же в доме, жизнь текла неторопливо и размеренно. Каждое утро, в одно и тоже время, кукушка выскакивала из часового механизма и будила руссиш Шклафен. Она умывалась, приводила себя в порядок и шла готовить завтрак себе и Эльзе. Отдать должное Мартину, он разрешил русской няне питаться с одного стола, с его дочерью. Девушка быстро привыкла к немецкой кухне: много свинины, куриного мяса, всё жирное и особый конёк – жареные яйца. От изобилия мяса и масла, Любкины бока округлились, грудь налилась, волосы стали упругими и шелковистыми. От худенькой, испуганной девчонки, не осталось и следа.
«Шёнхайт мит шверэм Блик!» – шептались продавцы на рынке, у которых, девушка два раза в неделю покупала продукты.
– Чё говорят – то, про меня что – ль?! – спрашивала она Эльзу, которая всегда сопровождала свою няню, куда бы та не шла. Так велел отец.
– Красавица с тяжёлым взглядом! – переводила купеческая дочка, с гордой ухмылкой на губах.
Ещё бы, ни у кого из знакомых и друзей, в услужении не было русской рабыни! Вот так отец сильно любит её, вот так балует!
Свою мать Эльза помнила очень смутно, ей было всего три года, когда она умерла. Умерла, как и Любкина, во время родов. Мартин тогда сильно горевал. Но время лечит и через два года отец женился заново. Привёл молодуху в дом, познакомил с дочерью, а сам в скором времени уплыл в далёкую страну Россию, где медведи прямо по улицам ходят, а люди их с руки кормят. Ох, как Эльза тогда переживала, что Фатер медведь съест!
Вернулся купец на месяц раньше, чем ожидалось и застал свою единственную дочку, запертой в чулане, да с синяками по всему телу. Молодуха чего – то блеяла, мычала – пыталась объяснится, да только Мартин слушать не стал. Схватил её за космы, да и вышвырнул на улицу. Затем прижал испуганную и плачущую Эльзу к себе и пообещал, что больше никогда не женится, а следовательно, и обижать её будет некому.
Тогда – то господина Кёллера и осенила идея, привезти няньку из России. Девки там добрые и работящие, да и Душа русская глубока и отзывчива. И не прогадал он!
Любка быстро нашла общий язык с Эльзой, расцвела она рядом с русской Шклафен, улыбаться начала. Всегда сытая, в платье чистом, в волосы ленты вплетены цветные, сказка на ночь рассказана. Как отец не любил, не баловал, а женского тепла и ласки, видимо всё равно не хватало…