Танги - страница 20

— Эй ты, малыш! Отправляйся с этой группой!

Танги повиновался. Он стал в ряд. Раздался приказ. Он увидел, что все арестанты протянули руку и положили на правое плечо стоявшему впереди, и сделал то же самое. Тогда ка́по[6] скомандовал:

— Вперед, марш! Левой-правой, левой-правой…

Танги старался идти в ногу. Несколько раз он сбивался, и ему приходилось бежать, чтобы не отстать от других. Время от времени все останавливались возле какого-нибудь барака, и их группа постепенно таяла. Наконец против одного из бараков капо приказал Танги выйти из рядов и явиться к старосте.

Старостой барака оказался маленький, худой, как скелет, человечек с громадным носом и такими крошечными глазками, что их было трудно обнаружить. У него не было ни бровей, ни ресниц, а кожа казалась прозрачной, как восковая бумага.

Танги подошел к нему и представился. Староста велел ему стать «смирно». Танги послушался. Тогда бледный человечек ввел его в барак и указал на соломенный матрац. Посреди барака тянулся длинный коридор, по обеим сторонам которого в два ряда стояли деревянные нары; на досках лежали соломенные матрацы.

Когда Танги шел на свое место, к нему оборачивались мертвенно бледные треугольные лица; одни смотрели на него злобно, другие — с оттенком жалости, а большинство — с полным равнодушием. Все заключенные походили друг на друга. Они так исхудали, что от их лиц словно ничего не осталось. Танги не решался смотреть на них: ему становилось больно. Дойдя до своего места, он повалился на матрац и тотчас уснул. Сон его был бесконечным кошмаром, который прерывали только воспоминания о матери…

— Ну же, вставай!

Танги открыл глаза. На этот раз его будил красивый молодой человек с голубыми глазами. Волосы у него были длинней, чем у других заключенных, и как будто подстрижены бобриком. Молодой человек стоял рядом с тюфяком Танги, и ему приходилось сгибаться пополам, чтобы разговаривать с мальчиком.

— А ну, становись на ноги, — настаивал молодой человек.

Танги слабо улыбнулся и покачал головой. Он не мог подняться. Руки и ноги у него болели, голова была тяжелая и все время кружилась.

— Мне очень нехорошо, — пробормотал Танги.

Молодой человек улыбнулся:

— Всем здесь нехорошо. Но надо вставать. Скоро час раздачи супа.

Танги снова отказался:

— Я не могу! Право, я не могу.

— Послушай меня, — настаивал молодой человек. — Здесь отказываться от супа — значит умереть. А надо жить. Всем хочется сдаться и умереть. Но это лишь в минуты слабости. С ней надо бороться. В это время у нас всеобщий сбор, час информации и раздача супа. Тебе сообщат о невероятном количестве танков, уничтоженных немецкими войсками со вчерашнего вечера, и о несметном числе самолетов, сбитых немецкими истребителями… Ради этого стоит пройтись!

Танги улыбнулся. Он чувствовал, что его тянет к этому молодому человеку. А тот обнял Танги за плечи и помог ему встать. Чувствуя, как ласковые руки поднимают его, Танги невольно подумал о матери, и в горле у него застрял комок.

— Ты француз? — спросил молодой человек.

— Да. А ты?

— Немец.

Танги взглянул на него с удивлением. Он никак не ожидал, что в немецком концлагере есть заключенные-немцы.

Когда они выходили из барака, три раза провыла сирена.

— Это второй сигнал, — сказал молодой человек. — Надо спешить. Обопрись на меня хорошенько. Обними рукой за пояс… вот так! Теперь давай: левой-правой, левой-правой…

Танги невольно улыбнулся. Заключенные стекались на плац со всех сторон. Танги медленно двигался, опираясь на своего покровителя.

— Как тебя зовут? — спросил его молодой человек.

— Танги.

— А меня Гюнтер. Мы живем в одном бараке. Я лежу над тобой. Мы с тобой соседи по нарам. Если у тебя будет что-нибудь не в порядке, стучи в верхние нары: бум-ба-ба-бам-бум-бум! И я тебе помогу.

Танги нравился его голос. Мальчик был так тронут этими словами, что слезы навернулись у него на глаза. Он не верил неожиданно свалившемуся счастью. Он закрыл глаза и прошептал: «Спасибо, боже мой, спасибо…» А Гюнтер продолжал:

— Вот мы и пришли! Теперь подождем, пока появится наш дорогой комендант. Мы споем в его честь: «Die Fahne hoch». Это старый штурмовик, он так же верен своему гимну, как католики молитве «Те Deum»