Танги - страница 21

. Впрочем, прости, пожалуйста, ты, может быть, католик?

Танги покачал головой. По правде сказать, он уже не помнил, кто он, и это его ничуть не трогало.

Снова завыла сирена. Танги отодвинулся от Гюнтера и стал в ряд. Наступила тишина. Громкоговорители пролаяли какой-то приказ. Эсэсовцы захлопотали; капо забегали взад-вперед по рядам. Наконец вышел комендант, крупный, плотный мужчина; Танги не мог разглядеть черты его лица. Офицеры приветствовали его, вытянув вперед руку. Арестанты запели:

Для Танги время тянулось очень медленно. За гимном последовала нескончаемая перекличка; затем бесконечные рапорты: эсэсовцев — офицерам, офицеров — коменданту… Наконец арестантам сообщили новости. Их переводили на пять языков. Танги узнал, что немецкие войска в ближайшие дни захватят Москву, что англичане выслали тайных агентов, чтобы заключить мирный договор с фюрером, что за последние двое суток было взято в плен двести тысяч русских солдат…

Когда все было окончено, заключенные вернулись в бараки для получения супа. Начальник барака выдал Танги котелок и алюминиевую ложку. Танги стал в очередь с котелком в руках. Он получил черпак красной жижи и кусок черного хлеба. Взяв еду, он отправился к Гюнтеру. Они уселись рядом на тюфяке Танги. Мальчик чувствовал себя спокойно возле немецкого товарища; ему было приятно слушать его мягкий голос, и он решил, что, в конце концов, в лагере не так уж плохо, если рядом есть Гюнтер.

— Конечно, это тебе не обед из отеля Адлон, — говорил ему молодой человек, — однако все же лучше, чем ничего. К тому же ничто так не приучает ценить еду, как долгий пост. Я уверен, что, когда наш добрый дядя Гитлер свернет себе шею, мы все научимся ценить жареную картошку.

Наступил вечер. Весь первый день, проведенный в лагере, Танги проспал. Прозвучал отбой. Все погрузилось в тишину. Танги лежал на своем тюфяке и не мог больше уснуть. Ему было грустно. Эта первая ночь тянулась бесконечно долго. Он снова вспоминал мать, несколько счастливых дней в Виши, в Монпелье и спрашивал себя, что с ним будет дальше. Затем Танги подумал, что он ведь только ребенок, он не еврей и рано или поздно немцы заметят свою ошибку. Он думал также о Гюнтере. Многое в его судьбе было для Танги непонятно, но он не умел и не хотел разбираться в этих вопросах. Одно было ему ясно: когда Гюнтер возле него, ему становится легче, теплей на душе и хочется тихонько плакать, плакать долго и изойти слезами.

Утром завыла сирена. Танги встал вместе с товарищами. День только занимался. Зеленое небо розовело. Было так тепло, что Танги почувствовал себя счастливым. Он ласково поздоровался с Гюнтером, который проснулся с красными, распухшими глазами. Молодой человек улыбнулся.

— Где твой котелок? — спросил он.

— На тюфяке.

— Возьми его с собой.

— Что, будут давать суп?

Гюнтер улыбнулся:

— Нет, супа не будет. Но у тебя украдут вещи, если ты не возьмешь их с собой, и ты не сможешь есть.

Танги послушался. Он привязал котелок и ложку к веревке, служившей ему поясом, и вышел из барака вместе с Гюнтером. Ему было трудно ходить в сабо[9], он не привык к такой обуви.

Воздух был свеж. Стояло раннее августовское утро, сверкающее красками и напоенное ароматами. Вокруг лагеря раскинулся еловый лес, от которого шел смолистый запах. Танги закрыл глаза и расширил ноздри; он был счастлив. Он глубоко вдыхал запахи земли, от которых слезы выступали у него на глазах. Он подумал, что, в конце концов, Рашель права: во всем надо находить хорошую сторону, а жалобы ничему не помогут.

Снова начался бесконечный сбор. Обозленные капо бегали по рядам. Заключенные поднимали руку и кричали: «Хайль Гитлер!» Но все время кого-нибудь недоставало. Танги устал. Он отдал бы все на свете, лишь бы кончились все эти формальности. Но таков был устав. Танги подумал, что, в конце концов, надо же немцам знать число своих заключенных и что, наверное, англичане поступают так же. И он старался развлечься. Ему пришлось три раза кричать «Хайль Гитлер». Наконец капо остались довольны. Арестованные начали расходиться.