Тарасик - страница 23

стр.

«За такое дело я очень свободно могу тебя выпороть!» — сказал, узнавши об этом, дедушка — Тарас Тарасович Искра.

Но было поздно. Еще через год у папы и мамы родился сын.

Мама принесла Тарасика к дедушке в дом (в комнату той богатой квартиры, где на разные голоса пело радио, а в коридоре на стенке висел соседский двухколесный велосипед).

Мама остановилась у дедушкиного порога, низко склонив голову. Она плакала и глядела исподлобья на дедушку.

— Будет тебе реветь, казанская сирота! Давай садись, — сказал дедушка.

(Вот оттуда оно и пошло с тех пор — «казанская сирота»).

Мама назвала своего сына Тарасиком. Узнав об этом, дед выпил и прослезился. Он сидел в «Блинной», сморкался в большой носовой платок (платки ему теперь стирала мама), всхлипывал и говорил:

— Звездный сын он мне, а не только что внук. Это надо понять. Это тонко, тонко… По мне назвала: Тарасом!

Так говорил дедушка и разливался в три ручья.

…Откуда было знать дедушке, что он однажды снова, но только не счастливо, а горько заплачет из-за Тарасика. Это случилось как раз тогда, когда папе дали квартиру и Тарасик уехал от дедушки.

Папа тоже не знал, когда танцевал с мамой в Парке культуры и отдыха, что в один прекрасный день ей только то от него и понадобится, чтобы он обводил на листках бумаги карандашами руки Тарасика.

Луна спокойно выкатывается из-за облака. Вся комната залита ее широким сияньем.

…Докатился! — говорит злобным шепотом маминой фотографии папа Тарасика. — Дожил, а?!

И он запускает пальцы в густые русые волосы. (Волосы сейчас же становятся от этого во все стороны торчком.)

…Хорошо!.. Красиво! — говорит маминой фотографии папа. — Что ж! Пожалуйста!.. Я себя за героя, конечно, не выдавал. Маяков я не охраняю… Кто я? Я всего рядовой монтер.

…Но почему, когда он говорит все это, словно плывет и движется комната, освещенная отблеском белого снега? Зачем так светится край тарелки с молочной лапшой? Зачем покачивается длинным туловищем угловой человек на стенке?

Папа хватает листок бумаги и синий карандаш, подходит к кровати Тарасика и быстро-быстро обводит карандашом руку Тарасика. Он аккуратно складывает листок и запечатывает его в конверт.

Вспархивает на окне от ветра занавеска.

Папа подходит к окну и срывает занавеску. (Ведь ее повесила на окошко мама!)

Занавеска, мертвая, повисает на папиной руке. Голо и холодно глядит незанавешенное большое окно в сощуренные глаза папы.

На дворе ночь. Под окном снег. Снег блещет и светится спокойным, широким, глубоким сиянием. Он прыскает блестками, горит, как от холодного пожара.

А в небе — луна. Лицо у нее чуть скуластое, а глаза раскосые.

«Соня!» — говорит папа. И опускает голову. На руке у него неподвижная, сорванная с окна занавеска.

Глава шестнадцатая

Дедушка Тарасика — Тарас Тарасович Искра — шагает по городу. Он возвращается домой.

Тяжело ступает дедушка по снежным дорогам усталыми ногами.

Вот он обогнул мост… Позади остались улицы, широкие и большие. За мостом потянулась окраина — улочки узкие, переулки горбатые.

Мигнула навстречу деду знакомая новостройка — большущий дом, окруженный паутиной лесов.

На пустыре у дома, тесно прижавшись друг к другу — как пилюли в аптекарской коробочке, лежат перевернутые вверх дном ванны.

В свете луны поблескивает кирпич, отколовшийся от своих братьев кирпичей. И сияет бочка с известкой. Вся белая. А рядом — белая земля.

На Украине в Опошне, откуда дедушка родом, такой известкой белят хаты, и хаты белые как сахар. Летом там стрекочет трава, потому что поет кузнец. И светляк горит из пожженных трав: насекомое, а имеет фонарь. А на изгороди из кольев сушатся глиняные горшки, сработанные украинскими гончарами.

…Да, да, ничего не скажешь, хорошая на новостройке бочка!

Но вот наконец-то глянул деду в глаза из дальнего переулка маленький деревянный дом. Это дедушкин дом. Он старый. И деревья во дворе старые — большие, с толстыми стволами. Они прожили много лет: может, триста, а может, больше. Их широкие кроны уходят в темное небо. И светятся и горят.

Ну и старательный художник зима! Не поленилась, разрисовала инеем каждую, хоть самую маленькую ветку.