Тайна апостола Иакова - страница 7
Перед его мысленным взором возникнет транспарант, раскачивающийся над заполненными книгами полками и выставляющий на обозрение ошеломленным студентам оскорбительную фразу, и в глубине души старый комиссар вынужден будет признать, что сие утверждение не так уж лживо. Большинство из присутствующих в библиотеке были именно теми, кого подразумевает сие оскорбительное слово. Лишенными будущего придурками.
В какой-то момент Андрес Салорио, главный комиссар полиции Сантьяго-де-Компостела, уже не смог сдерживаться и улыбнулся во весь рот, воображая реакцию присутствовавших при сем необычном происшествии, которое он осмелился квалифицировать как мелкий инцидент. Он сделал это с намерением не придавать данному факту слишком большого значения, хотя понимал, что многие посчитают его решение неправильным.
Дело в том, что проблема была отнюдь не так проста и банальна, как это могло показаться на первый взгляд.
Как только Аида Пена, директор библиотеки, услышала шум, производимый моторчиком некоего непонятного устройства, лишь слегка приглушенный гулом возбужденных голосов доселе молчаливых студентов, она бросилась в читальный зал и, определив происхождение возмутительного непорядка, тут же опрометчиво приступила к преследованию летательного аппарата.
Она мчалась за ним, пересекая огромное пространство зала, декорированного в конце XIX столетия и не претерпевшего с тех давних времен никаких существенных трансформаций ни эстетического, ни какого-либо иного характера. Равно как и никаких изменений раз и навсегда установленного здесь порядка, в том числе и относительно недопустимости малейшего шума, кроме разве что покашливаний читателей. Да еще, пожалуй, жужжания случайно залетевшей мухи, но не более того.
Возможно, однажды далекой осенью какая-нибудь Sarcophaga camaria[4] проникла сюда через неосмотрительно оставленное открытым окно. Кто знает. И может быть, она отложила яйца в каком-то укромном местечке, и теперь целый рой ее детенышей создает сей назойливый шум, усиливающийся с каждой минутой. Такие догадки строила библиотекарша еще по дороге к читальному залу.
Вполне возможно, думала она, каким-нибудь редким солнечным утром из тех, которыми время от времени одаривает нас дождливый климат, она сама велела открыть окна, чтобы немного проветрить это затхлое, пропахшее людьми и книгами помещение, которое, впрочем, она считала истинным воплощением рая небесного на земле.
Однако на этот раз речь шла не о вторжении назойливых насекомых, а о жужжании непонятного моторчика, вызвавшего в памяти его преследовательницы целый перечень названий мух. Надо сказать, наша библиотекарша была большим специалистом по уничтожению сих отвратительных тварей. Едва заприметив хоть одну мерзкую особь, она бросалась на нее, вооружившись специальной гибкой мухобойкой, приобретенной в магазинчике «Все за один евро» много лет назад, когда эти полезные приспособления еще производились из плетеной соломки на Филиппинах, а не из дешевого пластика в Китае.
Обычно, услышав жужжание, Аида Пена хватала со своего письменного стола лежащую на нем мухобойку с широкой, словно веер, плетеной лопаткой и, нервно сжимая ее ручку, начинала преследовать этих несносных тварей, расплющивая их одну за другой вплоть до полного истребления всего выводка.
Во время этой охоты ей нередко попадались особи Lucilia Caezar,[5] зеленые, с грудкой более выпуклой, чем у синей мухи, известной также под латинским названием Calliphora vomitoria.[6] Было уничтожено немало Pollenia rudis,[7] которые не просто раздражали своим жужжанием, но и представляли опасность, ибо всегда стремились перезимовать на верхних полках библиотеки. Иногда ей приходилось трудиться до полного изнеможения. Правда, при этом наша библиотекарша испытывала и немалое удовольствие от хорошо проделанной работы и от того количества назойливых жужжащих тварей, которые ей удавалось прибить собственной рукой. Да, она поистине могла считать себя экспертом в деле истребления двукрылых насекомых.
Однако на этот раз все было по-другому. Речь шла даже не о мерзких огромных мухах, что так любят копошиться в мертвых телах, а о какой-то немыслимо гигантской стрекозе, стрекотавшей, как обезумевший пулемет.