Тайна банкира. Красная мантия - страница 46

В Вильмингдонгалле было много старинных картин большей частью портретов знатных особ, владевших им, пока не перешло в руки торговцев. Много ценных изображений украшало стены старого замка и, по уверению Юлии, в комнатах домоправительницы было тоже несколько замечательных произведений Нидерландской школы. Банкир был поклонником новейших школ. Желание, свойственное всякому живописцу, увидать знаменитые произведения искусства, послужило Лионелю благовидным предлогом просить у домоправительницы позволения представиться ей; оно было дано с большею обязанностью и сопровождалось приглашением на чай.

Ровно в пять часов Лионель явился в квартиру мистрисс Бексон, сделавшей для приема его большие приготовления; эти приготовления своим резким контрастом с мрачными и тяжелыми думами, волновавшими его ум, заставили его невольно улыбнуться.

Старая домоправительница оделась ради этого торжественного случая с большой изысканностью и, разменявшись с Лионелем обычными приветствиями, стала показывать ему старинные картины, поясняла их и даже сказала цену, за которую была куплена каждая из них.

На этот раз Лионелю не было надобности притворяться: неоспоримое достоинство картин сейчас же расшевелило его художнические чувства, и он пристально всматривался в каждую из них, так что домоправительнице стало даже досадно это продолжительное созерцание. Когда все картины были осмотрены, Лионель сел за обильно уставленный стол спиною к окошку, чтоб скрыть от хозяйки всякое волнение, которое бы могло отразиться на ее лице. Он постепенно и осторожно навел разговор на мистера Гудвина, и домоправительница старалась поддержать с видимым удовольствием.

— Настоящий наш хозяин очень добр и слуги на него не жалуются, — сказала она, — но он далеко не похож на своего отца, он вечно молчалив и угрюм. Еще с посторонними он несколько приветлив, но оставаясь один, он, по-видимому, нигде не находит покоя или удовольствия. Я еще не встречала такого скрытного характера, и эта мрачность еще увеличилась за последний год, хотя я имею теперь реже возможность его видеть. Он все о чем-то думает, словно заботы всего человечества обрушились на одну его голову.

— Так вы видели его редко за последнее время? — спросил Лионель.

— О, да, очень редко; уж Бог знает, что его удерживает в Лондоне: дела или удовольствия, потому что он ведет, по уверениям многих, весьма беспорядочную жизнь, но он во всяком случае с прошлого лета или лучше сказать с того самого дня, когда мой бедный братец и захворал воспалением в мозгу, почти не показывается в свое поместье, словно у нас в доме завелись привидения.

Легкая дрожь пробежала по членам Лионеля: все, что он слышал, убеждало его, что банкир совершил летом какой-нибудь страшный вопиющий проступок.

— Мы дружески знакомы с вашим братцем Калебом, — сказал Лионель, после короткой паузы; — мы с ним встречаемся часто в саду; он начинает говорить очень сбивчиво, но мало-помалу к нему возвращается сознание и память.

— Да, он мелет разные глупости и не всякий будет иметь терпение слушать, но я его родственница, мы выросли вместе и я одна только ходила за ним, когда он хворал воспалением мозга.

— Я слышал, что причиной этой болезни был внезапный испуг, — заметил Лионель. — Уверяют, что там, говорят, что он увидел, что-то ужасное, а может, и не видел, а так просто причудилось. Прислуга уверяет, что он испугался привидения, показавшегося в северном флигеле, но я не верю этому, несмотря на все страшные толки, которые идут про северный флигель.

— Не многие так бесстрашны, как наш хозяин.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил Лионель.

— Я хочу сказать, что он не боится просиживать там по целым часам даже в ночную пору; он устроил контору в этом отделении, где хранятся все его деньги и важные бумаги, и он до июня работал там без устали по целым дням.

— Как! Только до июня прошлого года, а теперь не работает? — сказал Лионель.

— Да ведь я говорила уже вам, что он теперь у нас весьма редкий гость; ему как будто вдруг опротивел здешний дом. Мне кажется, что его что-то тревожит; я даже часто думаю, что он ищет удовольствий только для того, чтобы рассеять как-нибудь эту тревогу.