Тайна банкира. Красная мантия - страница 48

Она вышла из комнаты, и Виолетта не знала, считать ли ей за истину слова старухи или за простую болтовню, свойственную ее возрасту. Она подошла к двери и попыталась отворить ее, но дверь была заперта и ни малейший звук не нарушал мертвого безмолвия дома. Она приблизилась к окну в твердой уверенности, что увидит в продолжение дня какое-нибудь живое существо, но день прошел, солнце зашло, никто не показался. Отчаяние овладело душою молодой девушки. Она выпила за весь день только чашку чая, губы ее горели, сердце давила убийственная мысль об отчаянии ее матери; ей стало невыносимо в этой безмолвной комнате; ей не раз приходило в голову выпрыгнуть из окна, но ее удерживало религиозное чувство. Она только молилась о защите ее бедной и всеми оставленной.

Сумерки быстро ложились на землю, а Виолетта готовилась провести бессонную, мучительную ночь, когда дверь отворилась и на пороге комнаты показался мужчина; на этот раз она в нем узнала маркиза Рокслейдаля. Молодой лорд только что вышел из-за обеда, на котором он порядочно выпил, вместе с Гудвином, приехавшим к нему из боязни, что слабость молодого человека расстроит его план, если он не поддержит его своим присутствием.

План этот был одним из тех, которые обыкновенно встречают помощника в женском тщеславии, а банкир был самых грязных мнений обо всем человечестве, а следовательно, и о Виолетте. Согласно с этим планом, маркиз был обязан выказывать самые честные намерения и предложить Виолетте законный брак, под условием держать его в тайне до его совершеннолетия. А Виолетта будет, конечно, счастлива случайно сделаться богатою маркизою, рассуждал банкир.

Яхта лорда Рокслейдаля «король Норманов» стояла на якоре в устье Темзы. Под предлогом поездки во Францию на ней перевезли бы Виолетту, а уже раз перевезши, можно было завесть ее куда душе хотелось. У маркиза была хорошенькая вилла в окрестностях Неаполя и Гудвин советовал переселить на нее Виолетту. Удаление ее из Англии, без возможности возврата, удовлетворяло вполне мстительное чувство банкира относительно ее матери, любимой им прежде с такою безумною страстью.

Маркиз подошел к Виолетте: она была бледна, но казалась спокойной и готова была к борьбе.

— Я являюсь к вам с повинною головою и прошу вас простить меня, — сказал молодой лорд.

— Я прошу вас от чистого сердца и от души желаю, чтоб и Бог вам простил ваш нечестный проступок, относительно существа вам и всем не знакомого и не сделавшего никакого зла. Мне стоит только вспомнить страшное положение, в которое он поверг мою мать, чтобы усомниться в возможности этого прощения.

Яркий румянец покрыл щеки маркиза: он был очень молод, чувство совести не успело угаснуть и ярко вспыхнуло при кротком упреке Виолетты. Но влияние Гудвина восторжествовало над этой вспышкой чувства.

— Моя милая мисс, милая моя Виолетта, опасения вашей матушки можно легко рассеять, на это надобно только несколько строк вашей руки, которые я сегодня же отправлю с отходящей почтой.

Виолетта рассудила, что если бы ей даже удалось убежать, то она все-таки не могла попасть так скоро в Лондон, а, следовательно, ей ли следовало отклонять возможность успокоить поскорее свою мать.

— Я напишу, — сказала она, подходя к письменному столу, — и если вы, г. маркиз, любили свою мать, то сжальтесь над моею.

Это воззвание затронуло в сердце молодого человека еще не зажившую рану: он тоже в былое время любил свою мать и хотя обращался с нею дурно в последнее время, но чувство его к ней еще не угасло.

— Не говорите мне о моей матери, есть вещи до которых не следует касаться, — отвечал маркиз и отошел к окну.

Виолетта писала, не касаясь подробностей своего положения, которое не разъяснилось еще и ей самой; она только старалась успокоить свою мать уверением, что она здорова и что важные обстоятельства задерживают ее возвращения к ней и проч. и проч.

— Милая Виолетта, — сказал маркиз, когда письмо было готово и подписано, — я только отправлю это письмо и тотчас возвращусь и объясню вам все, что вы хотите знать. — Он ушел, но звук запертого замка возбудил в Виолетте невыразимый ужас, несмотря на глубокую почтительность маркиза, она убедилась, что она просто пленница в этом пустынном замке. «Боже мой! — взмолилась она, — сжалься и пошли мне на помощь чью-нибудь дружескую руку!» Крик радости вырвался из уст Виолетты, когда в ту же минуту рука какой-то женщины, вошедшей к ней в комнату в потаенную дверь, ласково обвилась вокруг ее талии.