Тайна римского саркофага - страница 43

— Его нельзя не полюбить, — тихо сказал Галафати. — Рим — это наша история, его памятники, вехи жизни великого народа. Ныне все забыто, все испохаблено. Взять ту же нашу знаменитую волчицу... Вы, наверное, слышали эту поэтическую легенду?.. Племянница царя Амулия — Рея Сильвия — родила от неизвестного двух близнецов: Ромула и Рема. По приказу царя младенцы были оставлены одни в лесу на левом берегу Тибра. Их вскормила волчица. Они выросли и убили Амулия, а потом один из них — Ромул — основал город, который до сих пор носит его имя — Рома, Рим. В память об этом в городе всегда живет волчица. Ее содержат в особой клетке на Капитолийском холме. Легенда говорит, что пока будет на Капитолии волчица, будет жить Италия. Я, как и все римляне, относился к этому с доброй улыбкой. Теперь я готов перегрызть волчице горло! — Глаза Галафати заблестели, речь зазвучала громче и резче. — Почему, спросите вы. Потому что она жрет превосходное свежее мясо, когда тысячи рабочих голодают. Потому что фашисты объявили: «Пока живут капитолийские волчицы — будет существовать империя дуче». Вы слышите? «Империя дуче!..» Нет, надо перегрызть им горло!

Неожиданно Галафати рассмеялся и оглянулся на жену:

— Вот до чего я стал кровожаден, Ида, а?.. Нет, Алессио, я не такой уж кровожадный. Просто очень больно сейчас смотреть на любимый город... Вы бывали на Форуме?.. Стены древних дворцов, остатки роскошных колоннад, триумфальные арки и храмы — это наша национальная гордость и наш позор. Когда-то они видели торжество прекрасного искусства и оргии человеческих пороков. Здесь творили великие ваятели, но здесь же Калигула для своего любимого коня устроил конюшню из мрамора и стойло из слоновой кости... Казалось, что тщеславие и порочность римских императоров превышали всякую меру. Так было. Но правители древнего Рима — просто агнцы в сравнении с сегодняшними правителями страны!..

Алексей обратил внимание на две женские фотографии, которые висели на стене в черных рамках.

— Они сестры? — спросил он.

— Почти, — сказал Галафати. — Вот эта, слева, моя мать, а это — француженка Луиза Мишель, революционерка, участница Парижской коммуны. Моя мать в молодости несколько лет жила со своей семьей в Париже и там познакомилась с Луизой Мишель и полюбила ее на всю жизнь. Приехав в Италию, она мечтала о баррикадах, но до них не дожила. Перед смертью она просила, чтобы у ее изголовья, вместо мадонны, повесили портрет Луизы Мишель. Отец так и сделал, а когда ее похоронили, то портрет Луизы Мишель повесили рядом с портретом матери.

И тут же Галафати в полушутливом тоне начал рассказывать о своей жене, которая сидела в уголке с опущенными глазами и с кроткой, смущенной улыбкой.

— Жена моя, представьте, отпрыск древнего и уважаемого рода. Да!.. Один из предков ее — архитектор и скульптор Пьетро Ломбарди — сооружал мавзолей для гробницы с останками Данте. — Он на мгновение умолк: что-то пришло ему в голову — и тут же воскликнул:

— До чего же тщеславны немцы! Объявили, что Данте чистокровный ариец и на этом основании хотели увезти его прах в Германию...

— Неужели удалось? — Алексей весь так и подался вперед.

— О, нет! — Галафати совсем по-мальчишески подмигнул. — Жители Равенны спрятали священный саркофаг. И после войны паломники многих стран будут стекаться туда для того, чтобы поклониться гробнице поэта, положить цветы. — Он помолчал секунду и улыбнулся. — На наши-то могилы цветов не положат...

Знал бы Галафати, как он ошибался!..

Впрочем, ему в эти минуты было не до раздумий, этому живому, темпераментному и удивительно обаятельному человеку. Он уже спешил представить гостю свою дочь:

— А вот эта... — Галафати ласково погладил по кудрявой черноволосой головке дочурки, — эта у нас родилась в октябре тридцать восьмого года. Думали мы, думали, как ее назвать, и назвали Октябриной. В честь Великой Октябрьской революции. И, представьте, еще похвалу получили от чиновника муниципалитета! «Похвально, синьор Галафати, похвально! — сказал он, узнав о нашем желании. — Это в честь похода Муссолини на Рим в октябре двадцать второго года?» Каково, а?