Тайна Великих Братьев - страница 26

— Ты кому, батя, лыжи готовишь? — допытывается Сашок.

— Заказчику, — смеётся отец в усы.

— А кто заказчик?

— А тот, кто деньги платить будет.

Крутится Сашок возле отца, поглядывает на него, ну, самым что ни на есть послушным взглядом.

— Чего тебе, Александр Романыч?

— Ничего, батя, — отвечает Сашок. — Может, тебе, батя, какая помощь требуется? Только скажи — я живо, батя.

— Да нет, никакой мне помощи не требуется, Александр Романыч…

Совсем уже перед снежком сделал отец лыжи, натёр их тёплым дегтем с парафином и отдал заказчику. Кто заказчик — так и не увидел Сашок.

В четверг выпал первый густой снег, а в субботу, в сумерки, собрал Митрич мальчишек у себя: лыжи примерять. Ну, обрадовались Братья! Вот это подарок! Не иначе Митрич за ними в город ездил: фабричные!

Один Сашок посмотрел на лыжи, повертел их в руках, прислонил к скамейке и — бегом домой.

— Чтой-то он? — удивился Мишка.

— Забыл что-нибудь, вернётся… — смутился Митрич.

А Сашок — прямо к отцу.

— Ты деньги за лыжи брал, батя?

Отец бороду в кулаке помял, удивился:

— А как же? Чай, я не помещик — подарки делать?

— Ты знал, кому делал?

— Это, сынок, горе не моё. Заказ готов — давай деньги. А кому товар — мне всё едино.

— Отдай деньги, батя!

— Скажи-ка ты! — оторопел отец. — Может, ты, Романыч, в принцы записался и наследство получил?

Давно уже не плакал Сашок — тут заплакал. Что-то подкатило к горлу, стало поперёк, бросился туман в глаза.

Отец испугался, взял сына на колени.

— Ты чего, дурачок? Обидел кто?

— Обидел! — зло сказал Сашок. — Ты обидел!

— Мать, а мать! — позвал отец. — Ты погляди на этого принца голоштанного!

Мать прибежала в столярку, выслушала отца, сказала мягко:

— Отдал бы ты, Роман Ильич, деньги. Право. Не обеднеем мы.

Отец обрадовался:

— Да я что! Мне — тьфу! — вот оно что — деньги! Я думал: ты скрипеть будешь, старая!

И вытащил из ящика пачку бумажек.

Сашок деньги в кулак, бегом к Митричу. «Ни за что не возьмёт он деньги обратно. Суну их куда ни на есть».

Прибежал в избу, а там уже всё Племя подогнало себе лыжи, натёрло их сальными свечами. Сашок в один момент свою пару в порядок привёл.

Потом отошёл к полочке с книгами, взял одну, раскрыл, поглядел и обратно положил: «Ну, слава богу, — на месте деньги!».

И вот — воскресенье. Скрипит снежок капустным листом, пахнет земля молодыми арбузами, кланяются ветерку озорному невзрослые ёлочки, шепчутся с ним о чём-то своём, только им понятном.

А солнце только-только из-за дальних гор показалось, осветило мягкими лучами всех пятерых, заблестело на алюминиевой фляжке Митрича, на Лёшкином ружье, на Ванькином топорике.

За плечами у Братьев — мешки, какие положены следопытам. Хлеб есть, конечно, мясо, спички, запасные портянки.

Впереди — Митрич. — За ним — Сашок. А Лёшка Балашов — позади всех: самый сильный и с ружьём.

Жаль Стрелки нет: ночью матерый волк в деревню заходил, грызла его Стрелка и сама еле живая ушла — располосовал ей бок зверюга.

Остановился старик, часы-луковку из кармашка достал.

— Привал, Великие Братья!

Охота Мишке у старика фляжку попросить, только неловко: никто пить не просит, а он, Мишка, будет. Ладно, потерпит, ничего с ним не сделается.

А Митрич вдруг опрашивает:

— Пить все хотят?

«Ну, теперь другое дело».

— Все! — говорит Мишка.

Улыбнулся Митрич:

— И мне пить хочется. Да повременить надо. Солдаты никогда не пьют раньше второго привала. И то — маленько.

Ладно, пошли дальше.

На одной полянке Сашок первым след увидел: две круглые буквы О, да позади — одна за другой — ещё две буквы О — поменьше.

— Митрич! — закричал Сашок. — Я следы нашёл! Беляка-зайца!

Подошел старик к следу, взгляд на снег кинул, кивнул:

— И верно: заяц-беляк расписался. У русака — помните? — след поуже да спереди поострее.

Тут Лёшка с краю полянки знак подал: обгрызанную осинку нашёл.

Подъехали к деревцу Великие Братья, видят: повыше комля кора широкой полоской спущена, голая древесина, как кость, блестит.

— Кто скажет, какой зверь жировал тут, обед устраивал? — спрашивает Митрич.

— Заяц-русак! — поторопился Мишка.

— Непохоже, — прищурился старик, — следы, правда, сильно затоптаны, но и так можно понять — беляк к осинке наведывался. Ему легче. Пальцы раздвинет — не провалится в глубоком снегу. А русак тут завязнет. Он ближе к дороге тянет, в степи живёт: там ветры снежок утюжат.