Тайный дневник Розовой Гвоздики - страница 50
В бытность Очным Цветом сэр Перси частенько играл в подобные игры с французским правительством. Большую часть года он жил в Париже со своей женой, а сейчас семейной резиденцией стал особняк в Сен-Дени. Естественно, он находился под пристальным наблюдением, но разве можно полагаться на слежку, когда речь идет об Очном Цвете? Бонапарт считал сэра Перси безвредным, совсем как змею, у которой вырвали ядовитые клыки, и довольно забавным. Самому Гастону он казался очень подозрительным. Так же, как и лондонские газеты, сыщик не исключал возможности того, что сэр Перси сменил имя, а прежнего занятия не оставил.
Так, пора вернуться к списку. В отличие от английских журналистов кандидатуру Франта Браммела Гастон не рассматривал (после пренеприятной встречи в Лондоне Деларош решил, что Браммел слишком интересуется модой и собственной персоной, чтобы быть шпионом).
Итак, вторым стало имя Жоржа Марстона. Его частое появление в доках не ускользнуло от внимания Делароша, недавно назначенного заместителем министра полиции. Марстон заявил, что во Францию он вернулся по зову крови, хотя злые языки утверждали, что во французской армии просто больше платят. У Гастона было свое мнение: а что, если Марстон перешел на сторону противника, внедрился сначала в армейскую, а потом в политическую элиту, а сам все это время слал донесения в Лондон?
Во дворец Тюильри Жорж попал благодаря знакомству с зятем первого консула, Иоахимом Мюратом. Знакомство быстро переросло в дружбу, которая основывалась на совместном пьянстве и посещении борделей. Сам Деларош злачные места не посещал, хотя и слышал, что в них кого только не встретишь и какую только информацию не соберешь.
Замминистра презрительно фыркнул. Ох уж эти дилетанты!
Несколько минут замминистра полиции с наслаждением рассуждал о том, как превратить Пурпурную Горечавку в верного раба Бонапарта. Жорж Марстон служит тому, кто больше платит. Если он действительно Пурпурная Горечавка, то следует выяснить, сколько он получает от англичан, и предложить вдвое большую сумму. А если добавить какой-нибудь чин во французской армии, полковника вполне хватит, женить на беременной даме из окружения мадам Бонапарт, Марстон будет плясать под французскую дудку до конца жизни.
Да, отличный был бы ход! «Пурпурная Горечавка на службе Бонапарта» — отличный заголовок для любой английской газеты.
Такой вариант даже лучше, чем казнь через повешение. Особенно если немного подтолкнуть карающую руку Господню. Деларош любовно погладил лезвие ножа для бумаги.
Так, сначала перекупаем шпиона, затем наслаждаемся царящей в Англии паникой, а через некоторое время с новоиспеченным полковником случится несчастный случай.
С сожалением отложив нож, Деларош вывел третье имя: Эдуард де Балькур.
Несмотря на стопроцентно французское имя, Балькур наполовину англичанин. От министерства полиции не ускользнуло, что вот уже много лет он отправляет в Англию посыльных, якобы с письмами для сестры. Для сестры, ну конечно! Девчонка действительно существует, но кто стал бы суетиться из-за сестры? О своей Гастон не вспоминал с того самого дня, как пятнадцать лет назад она вышла за мясника из Руана.
Эдуард видел, как казнили отца. Если Деларошу не изменяла память, день был ясный и удивительно теплый. Семейные поместья разграбили, виноградники спалили, естественно, в интересах Республики, но недостаточно патриотичный человек мог воспринять это как личное оскорбление.
А эти кричащие жилеты и огромные галстуки? Ни один французский портной в здравом уме и твердом рассудке не стал бы шить такую одежду. По галстуку можно определить характер его хозяина, а Балькуру явно есть что скрывать…
Только вот ни один галстук или жилет на свете не скроет его от всевидящего ока министерства полиции!
Четвертым, и последним, в списке подозреваемых стал Огастус Уиттелсби, называвший себя поэтом-романтиком, ищущим музу в «самой красивой стране на свете». Чаще всего его видели в гостиницах Латинского квартала: белая рубашка навыпуск, одна рука прижата ко лбу, другая обнимает бутылку коньяка. Когда будущий замминистра, в то время сыщик, напрямую спросил, не страдает ли Уиттелсби припадками (а тот упал в обморок прямо на дороге преследовавшего преступников Делароша), поэт объяснил, что именно так к нему приходит вдохновение. Схватив сыщика за голенища сапог, Уиттелсби не отпускал до тех пор, пока несчастный Деларош не согласился послушать написанную экспромтом оду парижской мостовой.