Театральная история - страница 13

– И началась она не в этом и не в прошлом сентябре, – медленно сказал он в темноту окна.

Путешествия не манили, реклама вызывала усмешку, чужие женщины не возбуждали. Такое настроение установилось давно, однако по какому-то ему одному ведомому, очень большому счету Денис Михайлович считал себя человеком счастливым. Этой убежденности противоречили грустные глаза и все чаще дрожащие руки, которые он сейчас пытался рассмотреть в темноте. Но все это он считал незначительными мелочами на фоне своего счастья: он жил с женщиной, которую любил. И относился к тому типу мужчин, которые не отступают от привязанностей, окружают свою женщину заботой, осаждают заботой, душат заботой.

Денис Михайлович пошел на кухню и остановился на полпути. Около фотографии. Наташа тогда не знала, что это ее первый и последний успех. И никто из ее однокурсников не мог этого предположить: она великолепно сыграла Джуль-етту в выпускном спектакле. Какой дьявол тогда принес его, далекого от театра человека, на спектакль? Да еще на студенческий? Он усмехнулся, вспомнив этого «дьявола» – полупьяного, франтовато одетого студента, который в облаке перегара распространял у метро дешевые билеты на шекспировский спектакль, начинавшийся через пятнадцать минут. И в первой же сцене, увидев Наташу, он почувствовал, что готов повторить вслед за Ромео: «Любил ли я хоть раз до этих пор? О нет, то были ложные богини. Я истинной красы не знал доныне».

Как это ни печально, как это ни смешно, но он до сих пор эти слова помнил. И помнил то сокрушительное впечатление, которое произвела на него Наташа. Он снова улыбнулся: то, что началось с поэзии, быстро перешло в беспросветную прозу. Вышел на кухню, приоткрыл форточку. Высунул ладонь – потрогать ветер. Холодно.

– Да… – его голос звучал в тишине осени. – В какую же адскую групповуху я угодил благодаря этой Джульетте…

Слово «групповуха» он произнес с отвращением. Ведь он понял, уже через пару недель после их знакомства понял: постель Наташи – место густонаселенное. Это его не остановило. Он бесповоротно решился на любовь. Со странной гордостью решился на страдания. На поздние приходы Наташи он отвечал молчанием. Молчанием отвечал на sms – третий год их совместной жизни ознаменовался полной и омерзительной открытостью. Наташа даже перестала придумывать алиби, просто посылала ему короткие слова вроде: «Дени, дорог, задерж. до трех». И когда она возвращалась, он молчал, снова и снова молчал, молчал упорно, молчал по-разному: снисходительно, бесчувственно, иронично, укоризненно. Он сделал открытие: молчание и тишина – вещи не только разные, но и противоположные. «Твое молчание страшнее упреков», – сказала она ему однажды. Угнетала ли Наташу его тишина? Она знала, что с наступлением утра тишина рассеивается. Так было всегда.

Поворот ключа в замке. Еще один. Холодный воздух врывается в дом вместе с вопросом Наташи: «Не спишь?» Он не оборачивается. Чувствует, как холодный ветер становится прохладным, становится домашним, покорно гуляя у его ног. Вздыхает тяжело – но так, чтобы жена не слышала.

– Не спалось, – отвечает, не поворачиваясь.

– Хочешь, приготовлю поздний ужин? – смотрит ему в спину.

– Ранний завтрак, Наташа. – Повернулся.

– Назови, как хочешь, Денис. – Неспешно снимает пальто.

Тишина.

Она расстегивает молнию на сапогах и говорит:

– Сейчас ты слышишь нечто эксклюзивное – звук открываемых сапог.

Тишина.

Он снова смотрит в черноту окна, прислушивается к ветру, поворачивается к жене лицом. Проходит мимо нее, слегка – случайно – касается плечом. На секунду встречается с ней взглядом. В ее взгляде он читает, что это не мимолетная интрижка, как было раньше. Это роман.

Страх мужа за будущее, отразившийся в его глазах, убедил Наташу окончательно: ее отношения с Александром – судьбоносны. И вновь ей показалось, что будущее, ее настоящее будущее, может быть, страшное, может быть, великолепное – не здесь.

Денис Михайлович тихим шагом прошел в спальню. Наташа услышала, как скрипнула кровать, и ей стало невыносимо грустно.

Скрип кровати, который заставил Наташу загрустить, раздался в тот час, когда карлик Ганель осознал себя частью бесконечности, а Урсула Соломоновна, обладательница монументальных форм и удавьего взгляда, обожгла большой и грозный палец горячим кофе и прокляла этот свет. И в этот момент отец Никодим в который раз отпустил грехи своему духовному чаду – богатейшему и православнейшему Ипполиту Карловичу, меценату театра. А в голове режиссера театра Сильвестра Андреева созрел план, который перевернет жизнь Александра. Журналист Иосиф Флавин, мечтающий о слиянии противоположностей, о единстве добра и зла, решительно приступил к поеданию халвы, нарушая все свои диеты и обеты. А ведущий актер знаменитого театра Сергей Преображенский наконец закончил свои языковые изыскания, то есть перестал ощупывать языком зуб, недавно излеченный дантистом.