Театральные записки (бриколаж) - страница 17
При мне смотрели эти пробы худ-ред-дир-советы. Что они говорили!
Плели какую-то непрофессиональную чушь:
– Почему все так истеричны?
– Почему (те или иные актёры) играют на одной краске?
Буквальные слова Соломона Абрамовича «играют на одной краске».
– Печорин отсутствует в диалоге, будто бы он о чём-то другом думает, а о чём, мы не понимаем, и получается, что он пустой, он ни о чём не думает.
– Трушкин – очень хороший артист (я люблю, когда наши «руководители» называют нас артистами), но он же (алаверды к нашей корове) еврей.
– Райкин (Костя) – единственный живой человек, но опять же еврей!
Потом Кира повезла пробы в Киев, там то же самое, только похлеще. Если в Одессе признавали хотя бы ребят, то в Киеве отвергли всех. Предложили в недельный срок найти всех новых героев и представить пробы.
Я живу в доме нашего оператора. Кира ещё не успела вернуться из Киева, а его уже рано утром вызвали на партсобрание, и хором драили за то, что он, член партии, до сих пор не поставил её на путь истинный. И если она не станет советским режиссёром, то пускай, вообще, убирается в свою Румынию.
Естественно, Кире об этом никто не рассказал.
Но живёт она в истерическом состоянии и до такого же состояния доводит всю группу.
Тяжело всё это видеть, понимать, а помочь нечем.
Правда, я стараюсь «работать» «смехотерапией» (так меня окрестили знакомые Вам врачи в Бехтеревке – Зина – смехотерапия), – и Кира на это поддаётся. Хохочет, валяет дурака. А я-то знаю, что с ней будет, когда она останется дома одна.
Третьего дня, в перерыве, она дала мне ключи, и я была в её квартире почти час. Что моё одиночество рядом с ней?! Я самый счастливый жизнерадостный человек! Все фотографии, которые были на стенах, на столе год тому назад, исчезли. Появился вместо них какой-то кошмар. Настоящая фотография каких-то «мозамбиков»: кольцом, обнявшись, стоят не люди, а какие-то уроды-упыри, на маленьких ножках и с лицами – не дай Бог увидеть это во сне.
И рядом с этой жуткой фотографией, – другая – большая, бесконечные кроны деревьев, наверное, платанов, стелются до самой земли, много-много сочной листвы, веток совсем не видно, – одна листва, – а под этим величеством, – большим и бесконечным, – лежит лицом вниз маленькая фигурка женщины.
Мне просто стало жутко.
Я знаю, что я уеду, у меня есть мой Театр, мой Город, а у Киры кроме этих фотографий, никого и ничего нет…
7.09.1978 г.
Здравствуйте, родные мои девчухи!
Как это прекрасно устроено в жизни, что можно за полтора месяца побывать в Москве, на Волге, снова в Москве и, наконец, очутиться у самого Черного моря.
Мне здесь всегда хорошо.
Первые три дня был шторм. Великолепный шторм. Тёплый ливень с градом! А сегодня дивное южное утро, нежное, бархатное море, весь берег устлан выброшенными после шторма готовыми деревянными скульптурами, разной величины и поразительного смысла (естественно, в зависимости от фантазии).
Наша хозяйка – удивительная женщина, – в её доме есть дворик, он же столовая, он же крытый садик, где растут поразительные растения, – кактусы, агавы, маленькие пальмы, какие-то фантастические свисающие, ползущие, устремляющиеся вверх растения, и между ними потрясающие деревяшки, – абсолютно одушевлённые корни, сучки, ветки. Мы с ней так породнились на почве этих сучков, корней и пней!
Сегодня я приволокла ей с пляжа целый мешок этого чуда природы. Мы долго сидели вдвоём в совершенном восторге от всего этого. Диалог приблизительно такой:
– Посмотрите, какое удивительное лицо: вот глаз, ресницы, улыбающийся рот, сверху масса волос, сбитых ветром в сторону, как у Шопена.
– Да! Да! Замечательно! А посмотрите с моей стороны, это гордый человек с упрямым носом и с волевым ртом.
Это только один пример. Вот так мы и сидели часа три и смотрели, каждая со своей точки зрения.
Здесь живут ещё две женщины, одна из них вдова какого-то ленинградского писателя, купаться она ходит на пляж Дома литераторов. Тоже нашла прекрасную коряжку. Выходя с пляжа, встретила Дудина, – она с восторгом рассказывает ему всё, что видит в этой фантастической коряжке, на что Дудин с детским умилением заявил: