Театральные записки (бриколаж) - страница 19

И наши актёры с восхищением и завистью рассказывали мне, – приходим в номер к монтировщикам, – Ване Шарко и Юре Розовскому; – ой, не могу, как это смешно! – сидят два юных идиота! – заказали ужин в номер! Кроме ужина стоит на паркете серебряное ведро, и во льду шампанское! Шампанское во льду!

Очень правильно живёт мой мальчик. Видел 5 фильмов, – а это там тоже дорого: «Крёстного отца», «Амаркорд», «Челюсти». После «Челюстей», говорит, что всех трясло, даже директор наш не понял, куда идти из кинотеатра. Я говорю: Вака, а ты-то, чего испугался, это же кино, всё понарошку.

– Нет, мама, не знаю, понарошку или нет, но, когда акула на глазах у меня разгрызает человека, как-то не хорошо делается на душе.

Молодец, мой сын! Привёз мне трогательный подарок: огромное длинное блюдо, связанное из соломки. Знает, собачонок, как я люблю красиво сервировать стол, принимая своих редких, но дорогих гостей. Правда, блюдо это такое огромное, что я даже не знаю, какую еду я вам в неё положу, когда вы ко мне приедете.

Ну, вот, слава Богу, и у нас начались дожди! Я привезла вам в Москву солнце, а от вас увезла дожди, – а нам они так необходимы, – засуха, горят леса. Я не знала, но вчера мне сказали, что людям вход в леса запрещён, – ведь от каждой спички, от каждой сигареты, – начнётся бедствие!

И вот вчера хлынул такой живородящий дождь!

Пей, моя земля, пей, моя трава, пейте, мои деревья, пейте, мои листья, пейте, мои цветы!

Вчера играла «Последний срок». У меня всегда какой-то страх перед этим спектаклем. Дня три живу под ужасом забыть текст. Успокаиваю себя: Господи! Да успокойся, ты же знала его ещё до начала репетиций! Женя Лебедев на первой репетиции сказал мне: «Зина, вся твоя беда, что ты уже всё знаешь, мне с тобой нечего делать. Давай разрушим твоё знание». Разрушил, но не нарушил.

Вчера я первый раз не взяла с собой текст, – была какая-то отрешённая и спокойная: да всё я знаю, а, может быть, и не знаю, – а попробую-ка я сегодня поплыть, как учил меня мой педагог Б. В. Зон, – пусти свой кораблик. И я пустила свой кораблик!

Это был какой-то неповторимый спектакль!

Мы ехали в метро с Машей Адашевской[21], очень критической женщиной, она мне сказала: А ты сама знаешь, о чём ты сегодня играла, – ты никогда так не играла, и вся сцена пошла по-другому, – ты, понимаешь, ты сегодня была весёлая, не грустно-лирическая, как прежде, а весёлая, оттого, что ты видишь своих детей, – и мы соответственно тебя воспринимали.

Ну, вот, ребятишки, и дошли мы до сакраментальной загадки нашего творчества…

Зэмэшка, родная, здравствуйте*

Сегодня в Кабуле идёт дождь. Просто идёт дождь. Клочья туч висят прямо над головой – вот только руку протяни. И жуткая тишина: такой не бывает ни в Москве, ни в Ленинграде. Сегодня последний день праздника, не помню, как он называется. В этот день, как говорят наши студенты, «каждый человек должен кого-нибудь зарезать».

(Студенты плохо говорили по-русски и делали смешные ошибки, которые звучали зловеще в свете будущих событий. А речь шла об обычных жертвоприношениях в праздник – каждая семья должна была зарезать жертвенное животное, например, барана. – А. Л., 2019)[22]

Мы прилетели в осень. Здесь она наступает, когда солнце, которое мы любим и о котором скучаем на севере, жестоко выжжет все соки из земли, цветов, деревьев. И поэтому осень здесь – цвета выжженной травы или растрескавшейся от зноя земли. Она пахнет полынью, рано утром – дыней и кожей. Вместо шума дождя здесь шелест семян и травы, гортанные крики муллы, призывающие праведных к молитве, да крик петуха по ночам.

Всего пять часов полёта, но наш чудо-самолёт преодолел не только пространство, но и время, сейчас здесь XIV век, примерно 1350 год от переселения Мухаммада из Мекки в Медину….

осень 1978 г., письмо Анне Слёзовой в Афганистан

Здравствуй, моя недосягаемая девочка!

Только что получила твоё грустное письмо. Ничего, малыш! Ведь и это интересно! Я убеждена, что человек сам создаёт себе хороший настрой на жизнь. На днях встретилась на концерте с моими эстрадниками, с которыми ездила в поездку по оренбургским степям. Они делились воспоминаниями с другими эстрадниками и с восторгом и изумлением рассказывали им обо мне в этой поездке: «Если бы не эта чувиха, мы бы, наверное, чокнулись. Днём пыль, жарища, раздрызганный автобус, на котором приходилось шпарить десятки, а то и сотни километров, ночью холодрыга, мы все в марлевых масках от пыли, в спецовках, – а эта! – в парижском (правда, он был пражский, а не парижский, но это несущественно) бархатном брючном костюмчике, с белыми причёсанными волосами сидит рядом с шофёром Витей, ой, он же жутко в неё влюбился! – и всю дорогу поёт песни, травит анекдоты и хохочет! Вот это да!