Телефон Господень - страница 20

стр.


Не знаю, почувствовал ли что-то отец Олег, но и он как-то поеживался и явно торопился вниз. Что ж – смотреть тут больше не на что. Спускаясь, я особенно тщательно держался за перила.

– А что же, батюшка, есть тут кто живой, кроме нас?

– Сторож должен быть в бытовке.

– Что-то плохо он сторожит – мы тут разгуливаем как дома…

Мы переглянулись, и быстрым шагом пошли через двор к вагончику на колесах. Типичное это жилище я много раз наблюдал на стройках – оборудованное обычной печкой-«буржуйкой», оно служит временным прибежищем всевозможным работникам физического труда. Не слишком удобно, но перекантоваться можно. Даже зимой. Если печку топить… чего сейчас явно не наблюдалось. Ни дымка над трубой. И – очень тихо. Так тихо, что идти к вагончику совсем не хочется. И – снова морозное ощущение по позвоночнику, и дыбятся эволюционные пережитки шерсти на загривке – что-то здесь было. Было – и ушло, но оставило след своего присутствия. Неприятный, ощутимый даже на морозе холодок. В такие минуты очень хочется иметь в руке оружие – и не сомнительное техническое совершенство пистолета, нет, подсознание требует чего-то увесистого и конкретного – меч, например, а лучше – каменный топор. Так сжимался в своей пещере наш низколобый предок, чувствуя еще не притупленным восприятием, как в темноте бродит нечто – и волосатая рука его сама тянулась к топору. Недалеко же мы от него ушли…

Преодолевая собственную нерешительность, я быстрым и, надеюсь, уверенным шагом направился к бытовке. Сзади хрустел снегом отец Олег. Поднявшись по короткой железной лесенке, я толкнул дверь – она была заперта изнутри. На стук никто не отозвался. Сзади , прокашлявшись, подал голос батюшка:

– Сергей Иванович, откройте, это я!

Мне почудился из-за двери слабый шорох, и опять воцарилась неприятная тишина.

– Открывайте, это я, отец Олег!

Нет ответа. Откачнувшись назад, насколько позволяла неудобная лесенка, я с размаху налег на дверь плечом – хлипкая задвижка с хрустом отлетела, и дверь распахнулась.

Бытовка представляла собой небольшое и достаточно захламленное жилое пространство. На вбитых в деревянную стенку гвоздях висели спецовки, на полу валялись грязные ведра и брезентовые рукавицы, вдоль стены стоял топчан, накрытый каким-то неопределенным тряпьем. Во всем этом беспорядке я не сразу заметил человека – скорчившись в углу у погасшей печки, сидел, прижав к груди колени, пожилой, потрепанный жизнью мужичок. Лицо его было спрятано, и мне сперва показалось, что он мертв, но тут он шевельнулся. Мы с отцом Олегом бросились к нему и стали трясти за плечи. Человек поднял голову – на нас смотрели безумные выкаченные глаза на совершенно белом, перекошенном от ужаса лице. Посиневшие губы что-то беззвучно шептали. Жестом остановив священника, я прислушался:

– Так холодно, холодно, холодно…


Когда «скорая» увезла закутанного в одеяла сторожа, который не переставал трястись и бормотать, мы с отцом Олегом остались одни в заснеженном дворе храма. Я курил, а батюшка тоскливо озирался по сторонам. В конце концов он не выдержал:

– Ну что, убедился?

– Убедился. Только вот в чем?

– Не знаю.

– Вот и я не знаю. Но что бы это ни было, оно мне очень не нравится. Пойдем куда-нибудь, а то холод собачий…

Мы уселись в «Опель» и завели мотор. Через некоторое время из отопителя повеяло теплом, и скрученный внутри узел стал понемногу распускаться. Ненавижу мороз. Когда-нибудь я плюну на все и уеду жить в какую-нибудь Тимбукту, чтобы никогда больше не видеть снега.

– Ну, что скажешь? – спросил отец Олег

– Странно все. Ты следы видел?

– Какие следы?

– Вокруг вагончика очень много следов. Такое впечатление, что чуть не всю ночь кто-то вокруг него бродил.

– Чьи следы? – напрягся отец Олег

– Что я тебе, индеец-следопыт? Чингачгук-Большой-Хрен? Снег же шел – их почти засыпало, одни лунки остались. Видно только, что следы… вокруг вагончика их полно, а больше нигде нет. Вот мне и странно – кто ходил? Не сам же сторож? Непохоже – у него сапоги 45-го размера, такие следы так сильно бы не замело. Непонятно…

– Это уже второй случай со сторожем, – сказал батюшка, – только первый сторож погиб, а этот нет… Почему?