Тень Желтого дракона - страница 28

Среди работающих были и свободные, но разорившиеся нунфу — крестьяне из соседней местности. Они лишились всего: дома, земли, скота и трудились только ради еды, которую давали всем работающим. Как-то прошел слух о готовящемся побеге к сюнну. Затеяли его свободные нунфу. Среди них оказались люди, хорошо знающие сюнну, воевавшие с ними и даже бывшие у них в плену. Эти нунфу говорили: ночью выйдем через ворота в Длинной стене. Охрану, десять — пятнадцать шэнбинов, задушим. Нас много. Под покровом тьмы ускользнем в степи сюнну и сдадимся в плен. Они не убьют нас и не превратят в рабов, рабы им не нужны. Вокруг стойбищ сюнну, возле речек, ручьев, родников имеются пригодные для пахоты земли. Так мы будем выращивать просо, морковь, репу; сюнну разрешат нам это, если получат долю урожая. В землях сюнну уже живут ханьцы, когда-то попавшие в плен. Мы присоединимся к ним — и от голода не умрем, и станем свободными.

По вечерам, не отрываясь от работы, страдальцы часто пели песню «Шан лю тянь»[70].

— Эту песню кто только не пел в Поднебесной! — глубоко вздохнул старик.

— Стремление убежать к сюнну охватило всех, — продолжал Сяо Тан. — Мы с Юй тоже надеялись облегчить свою участь. Однажды ночью толпа людей рванулась к воротам. Юй забрала с собой маленький узелок с одеждой. Я взял в руки заостренный кол. Он напомнил мне, что я мужчина! Когда держишь в руках оружие, все остальное не имеет никакого значения. Во время стычки тебя никто ни о чем спрашивать не станет.

Но оказалось, что управители и надсмотрщики хорошо были осведомлены о наших намерениях. Как только толпа приблизилась к воротам, на нее накинулись конные шэнбины с мечами и палками в руках. Зарубили крайних, остальных нещадно били палками, хлестали плетьми. К счастью, мы с Юй оказались в середине. Нас чуть не задавили в толпе, но все же мы остались живы. Потом нас схватили, били и с кандалами на руках привели сюда. Вот уже год, как мы здесь работаем поварами.

Сяо Тан умолк.

— Куда ни взгляни — везде ту-ну, ту-бэй, лу-ну, обездоленные нунфу! — в который раз за время рассказа глубоко вздохнул старик.

— Сколько евнухов, насильственно лишенных радостей супружеской жизни! — добавил Сяо Тан.

— Да, так! Что поделаешь? Скажи, тебе лет, наверное…

— Мне двадцать два, а Юй — девятнадцать.

— Я думал, что тебе сорок, а ей не менее тридцати пяти.

— Видели бы вы Юй всего три года назад!

— Да! Так проходит наша жизнь… Единственная надежда: когда наши души уйдут в подземное царство желтых источников, будет им услада!

Наступило глубокое молчание. Двое обездоленных размышляли о судьбе рабов и бедняков, изнемогающих по всей необъятной Поднебесной от непосильного труда, голода и побоев.

Молчание нарушил старик:

— Многие пытаются вырваться за пределы Поднебесной. Думаю, Длинная стена нужна правителям прежде всего для того, чтобы удержать рабов в Чжунго.

— Выходит, Поднебесная вроде большой темницы?

— Об этом поразмысли сам… А кто тот грубиян, говоривший с тобой непристойно? — спросил старик. Он, видимо, почувствовал, что слишком далеко зашли они в своих рассуждениях, и пытался направить разговор в более безопасное русло.

— Вы это слышали?

— Да, я там был вместе с другими. Работал тогда мастером-каменщиком, хотя еле волочил ноги.

— Этот молодой нахал с двумя другими однажды ночью ворвался в нашу землянку. Я не стал препятствовать. Подумал, пусть Юй получит эту радость хотя бы с другим, коль от меня нет никакого толку. Но Юй потом сказала, что и ей это давно не доставляет удовольствия. Я не знал, что и с женщинами бывает так же. Оказывается, Юй только мучилась в ту ночь. Тот парень больше не заявлялся, по зато начал приходить надзиратель. Наберется морфия и терзает Юй всю ночь. В первое время я уходил из землянки. А потом Юй стала умолять, чтобы я не оставлял ее одну. Когда одуревший надзиратель измывался над Юй, я проводил рукой по ее челу, чтобы облегчить ее мучение. Этот надзиратель топтал последние остатки моего мужского самолюбия. Я помышлял убить мучителя его же мечом, а потом прикончить себя. Но Юй молила меня не делать этого и теперь удерживает. Если и я оставлю ее в этом темном мире, то что она будет делать одна, моя Юй? Ведь, кроме меня, у нее никого нет!