Тендеренда-фантаст - страница 4

Пляши зарылся указательными пальцами в обе ушные раковины и выгреб оттуда последние жалкие остатки солнца, заползшие туда. Воссиял апокалипсический блеск. Голубые подмастерья дули в раструбы труб. Поднявшись на осветительные балюстрады, они соскользнули в сияние.

Пляши ощутил дурноту. Его тошнило на ложного бога. Он бежал с воздетыми вверх руками, упал и ударился лицом. Чей-то голос крикнул за его спиной. Он закрыл глаза и почувствовал, как в три могучих прыжка пронёсся над городом. Отсасывающие трубы выхлёбывали силу мистических сосудов.

Пляши опустился на колени, одетый в салатовую ризу, и оскалил зубы в сторону неба. Фасады домов – ряды могил – громоздились друг на друга. Медные города на краю луны. Казематы, качающиеся в ночи на хвосте кометы. Налипшая культура отслаивается и рвётся в клочья. Пляши ярится, охваченный приступом пляски святого Витта. Раз-два, раз-два: средство для умерщвления плоти. «Панкатолицизм», – кричал он в своём ослеплении. Он учреждает генеральное консульство для публичных протестов и первым заявляет там протест. Он кинодраматично оглашает непреложные явления своих эксцессов и мономании сна наяву. Его завихряют в магнитной бутылке. Он горит в подземных трубах системы каналов. Красивый шрам украшает глаз Пляши белым глянцем.

В рубашке рисунком в зигзаг он балансирует на высотной эфирной башне. Он арендует большой подъём и грохочет в восхождении, проламываясь сквозь спицы воображаемых гигантских колёс. Ему грозят лица скорой расправы, подвижного скальпа, блеющего скепсиса. С разбитыми крыльями лёгкого он скачет из ладони кобольда.

Друзья покидают его. «Пляши, Пляши!» – каркает он с камина. Он вырывается из связи. Он влачится сегментом солнечного затмения над покосившимися куполами и башнями пьяных городов. Его, бессонного и уложенного в детскую коляску, везут по улицам. Его затмевают ландшафты румянца, печали, девственного блаженства.

Пляши путается в декадансе. Он депонирует обширные комплексы страха. В промежутках инструментирует затруднения, фальшивомонетчество душевных катаракт и сенсаций. Ночами он сворачивается в теле девицы. Кожа испуга встаёт у него дыбом за ушами. «Уж не думаете ли вы, бедолаги…» – и бьёт, с пеной у рта, синее облако на полу. Он выползает на солнце. Он хочет иметь переживание. Трава растёт неблагоприятно и гонит его назад во тьму. Занавески надуваются, и дом улетает. Это каталепсия разрушения. Языки в красном дожде стрел косо бьются о камни мостовой.

Гагни, свинцовая, должна расчесать ему пробор, чтобы он мог размышлять. Дагни, рыбная невеста, ухаживает за ним, посверкивая с правого боку госпожой Музыкон. Пляши убил вожака[14] книгой псалмов. Он изобрёл искусственно плавающий остров. Он торчит колом на крестных ходах и чтит Иисуса бродяжьего люда. Он держит фонарь на панихиде, справляя таким образом малую нужду: это уксуснокислый глинозём.

Но это не помогает ему. Он не дотягивает до этих турбуленций, детонаций и радиаций. «Количество – это всё, – кричит он. – Сифилис – тяжёлая венерическая болезнь». Он принимает ванну из соляной кислоты, чтобы избавиться от своего пернатого тела. Остаются: мозоль, золотые очки, искусственная челюсть и амулет. И душа: эллипс.

Пляши горько улыбается: «Оригинальность – это катар воздушных пузырей. Больно и неправдоподобно. Совершить убийство. Убийство – это нечто, чего нельзя не признать. Никогда и ни за что. Создавать хорошее настроение. Всегда любить несчастных. Уже Бог для нас лишь приложение. Это прочное основание». И он подул госпоже Музыкон в затылок. Тут она заклубилась.

И он написал своё завещание. Уриновыми чернилами. Других у него не было. Поскольку он сидел в тюрьме. Он проклял в нём: фантастов, Дагни, карусельную лошадку Йоханна, свою бедную мать и множество других людей. Потом он умер. На содовом бульоне вырос пальмовый лес. Лошадь перебирала ногами и приближалась. Над больницей реял траурный флаг.

Картина ландшафта из верхних слоёв преисподней. Концерт ужасных шумов, которые ввергают в недоумение даже животный мир. Животные представлены частью как музыканты (так называемая кошачья музыка), частью в виде чучел или в качестве деталей, оживляющих пейзаж. Тётки из седьмого измерения непристойным образом участвуют в шабаше ведьм.