Тени и отзвуки времени - страница 12

— Автор ее Вьет Ланг. Думаю, имя это не вызывает у тебя удивления?

— О чем он пишет?

— Книга его об истории и нравах соседней островной державы[4]. Много иллюстраций и фото, клише уже готовы. Он уверен, книжку расхватают мгновенно. Конъюнктура!

Хоанг как-то странно улыбнулся.

— По-моему, такая литература все равно что проституция. Хорошо еще, он просил тебя помочь только с набором и твое имя не будет стоять на обложке. Это было бы недопустимо!

Неразлучная троица собиралась в кино. Нгуен потребовал, чтобы Хоанг поменял галстук на ярко-красный, потом перерыл весь шкаф в поисках бритвы.

— Нет, вы только посмотрите, — прихорашивается!

Хоанг подхватил реплику жены и, оттолкнув Нгуена, загородившего зеркало, сказал:

— Не забывай, ты — почтенный отец, у тебя орава детей обоего пола. Таким папам, как ты, надо ходить во всем черном и отпускать бороду, а не вертеться перед зеркалом.

Лыу была ниже Хоанга примерно на полголовы. Став на цыпочки, она застегнула ему ворот и сказала, обращаясь к видневшемуся в зеркале отражению мужа:

— Когда же мы наконец поедем в Тханьхоа проведать жену Нгуена? Хочу попросить ее отпустить к нам одну из девочек, пожила бы у нас, — в доме сразу веселее станет. Счастливец наш типографский магнат, больно жена у него покладистая. Сам подумай, хорошо, если за год он проведет дома недели три.

Нгуен, — он стоял чуть поодаль, у стола, — вдруг тяжело вздохнул. Тотчас Хоанг взглядом велел жене замолчать и громко скомандовал:

— Все! Пошли…

Этой ночью погода в Ханое повернула на зиму, и ветер своим свистом оповещал людей о предстоящей стуже. Ночной холодок придал троим друзьям бодрости, и они решили идти пешком.

Ветер, пробегая рябью по озеру Меча[5], рвал полы длинных, с разрезами по бокам, платьев на шагавших впереди молодых женщинах.

Нгуен шел и думал о том, в какую прекрасную затейливую мозаику складываются осколки холодного одиночества. Хоангу казалось, что самое главное — самозабвенно любить жизнь. А Лыу, чувствуя, как от студеного ветра и ее потихоньку начинает пробирать дрожь, вспоминала скатанное в валик старенькое стеганое одеяло, лежавшее на кровати слева, у самой стены.

Пешеходы двигались вереницей, и силуэты их казались мазками густой черной туши. Мерно, как плеск волн, шуршали по асфальту подошвы европейских ботинок и матерчатых башмаков. Прохлада заставляла кровь быстрее бежать по жилам. Костюм как-то особенно плотно облегал тело. Ветер холодными ладонями гладил лица. И тротуар покорно стлался под ногами. И Хоанг и Нгуен — оба — заметили, что чувства их обострены до предела и каждое мгновенье отпечатывается навеки в памяти, в сердце, затронутом вдохновением.

«Главное, — думал Нгуен, — это то, что мы и в малом умеем найти отраду. Да и кто знает, с чего начинается счастье?.. Ясность духа?.. Озарение?.. Труд?..» Потом, как это бывало с ним всегда, в мыслях его зазвучала ирония: «Ясность духа, говоришь? Отрада?.. Да проснись мы невзначай в безупречном прекрасном Завтра, уверен, нас тотчас бы пригласили в лучезарный дворец… Нет, зачем же — дворец! Будем демократичны — резиденцию… Пригласили бы и почтительно молвили: «Слушайте нас, двое достойнейших граждан! Правительство Государства располагает неопровержимыми данными о вашем редком, драгоценном таланте: вы радостны и веселы при любых обстоятельствах — в личной и общественной жизни. Какой пример для всеобщего подражания! Заслуги ваши будут повсеместно прославлены. Ибо при нашей новой самой свободной Конституции первая обязанность гражданина — быть веселым. Кто невесел, тот недоволен. А недовольство… Недовольство карается по закону. Довольство же, пусть все это знают, законно вознаграждается…» Тут, по мнению Нгуена, каждому из них должны были протянуть по сафьяновой коробочке и сказать: «Правительство награждает вас почетными медалями за оптимизм и верит — с вашей легкой руки развеселятся и многие другие. Медали эти освобождают вас от уплаты налогов и коммунальных сборов. И если вы не перестанете веселиться, то, едва вы достигнете пятидесятилетнего возраста, Государственный банк обменяет вам ваши медали на пенсионные книжки». Нгуен представил себе, что медали эти будут отчеканены в виде золотого диска, на лицевой стороне которого изображена смеющаяся физиономия, на оборотной — сердце в ореоле лучей…