Тени и отзвуки времени - страница 27

— Да нет же, матушка, это очень разумно! Сами подумайте, отец наш вышел на пенсию, приедете оба ко мне погостить: для вас главное — тишина и покой. А поверни мы дом фасадом к дороге, пыль будет, шум — хоть уши затыкай. Если же фасад будет выходить на юг, то летом в жару у нас будет прохладно, а зимой — теплее. Мой приятель как раз все это и учитывал. Иначе зачем же нужны архитекторы?

— Да у нас отродясь и не слыхивали про архитекторов, а дома все-таки строили. Ты уж послушай меня, сынок. Зачем нам лишние расходы? Давай повернем дом лицом к дороге. И жене твоей будет сподручнее приторговывать всякой всячиной. Я научу ее варить леденцы, а может, галантерейную лавку откроем. Если ж дом поставить по-твоему, никто к нам и не заглянет, будем с утра до ночи любоваться друг на дружку. Чего хорошего?.. Ты, может, думаешь, у отца пенсия большая? Да ему и на лекарства-то денег не хватит! Вот я и должна изворачиваться, торговать, — все, глядишь, прибыль. А тут — невестки да внуки. Весь дом на мне. Кручусь с утра до ночи. Ты уж меня, сынок, не огорчай. Хватит, с отцом твоим намаялась…

Она заплакала — сперва потихоньку, потом в голос.

— Ты сам прикинь, — причитала она сквозь слезы, — много ли ты, как уехал в Ханой, помог нам? Говоришь каждый раз: я, мол, работаю в газете. Мне, старухе, и невдомек, какая она — газета? Знаю только, как ты приедешь домой — мне раскошеливаться. Да и детишкам твоим — кому пеленки, кому рубашонки, все я. Мочи уж нету моей, сынок! Сколько лет мне, сам знаешь, а все бьюсь да голову ломаю… Когда же и я, бедная, сподоблюсь пойти с людьми помолиться по пагодам да храмам? Молчишь, сынок… А помнишь, как ты загорелся — открою, мол, книжный магазин — и все тут? Прошло два года. Магазин прогорел, а с нас содрали долгу ровно две тысячи! О, милосердное небо…

Утирая слезы, она отчитывала его и бранила. Нгуен в сердцах укатил в город. Вот так всегда — черт знает что! Приедешь к матери, непременно повздоришь с нею, а вернешься восвояси — и вроде совестно.

Но сегодня он разобиделся сильнее обычного. Горечь и тоска завели его в дом к какой-то незнакомой женщине. И к утру скудные «финансы» его сократились еще на пять донгов. Пять донгов — цена недолгого смеха, звучавшего в ночи под пологом. За бутылку водки — четыре с полтиной — Нгуен заплатил особо…

Получив телеграмму с вызовом, старый Ту немедля собрался в дорогу и в тот же день был уже у Нового моста. Они с женою долго судили и рядили, потом мать сказала Нгуену:

— Ладно, сынок, будь по-твоему, пусть строят дом, как ты хочешь. Но придется тогда одолжить еще денег: ни много, ни мало — пять сотен. И долг этот будет на тебе. Скажи, сколько ты сможешь выплачивать в месяц, и я договорюсь с кем-нибудь о ссуде. Только сперва все хорошенько продумай и взвесь. Долги, сынок, не забава!..

Она помолчала, потом заговорила снова:

— И вот еще какое дело, сынок. Что бы там ни намалевали на твоей картинке, изволь-ка в своем дому отвести место для алтаря предков. Ты ведь наш первенец и обязан думать о семейном долге, а я гляжу — ты ни праздников, ни поминок не отмечаешь. Должен же быть в семье порядок! Отец-то тебе и слова не скажет… Ну, хорошо, хорошо, вижу, тебе невтерпеж, ступай. Вон и трамвай подошел.

Итак, долгожданный день наступил. Дом был готов. Рабочие выпили как положено и получили сполна плату. Нгуен погулял с ними по городу, сводил их в китайскую ресторацию и прокатил на трамвае, а вечером они отправились в театр. Артельщики были, как говорится, на высоте блаженства. Да и Нгуен был тоже счастлив: наконец-то закончились эти проклятые полтора месяца! Ведь он с самого первого дня не знал ни минуты покоя, боясь, как бы мать не выдумала чего-нибудь несуразного или рабочие не «взбунтовались»…

На другой день утренним поездом уехали мастера, а вечером выехала домой и мать вместе со старым слугой их семьи.

Провожая ее, Нгуен вдруг почувствовал непонятную тоску. Дом его построен. Мать уезжает. А он остается один — как зритель в пустом театральном зале перед опущенным занавесом.

О небо! Теперь вся жизнь — хочешь не хочешь — пойдет по-новому. Приедет жена с детьми, в доме появятся горшки и кувшины с соленьями и маринадами, бутылки с рыбным соусом, плетенки, бочонки, корзины со всякими припасами. И он заживет точь-в-точь как тысячи людей вокруг. Придется ему отвыкнуть от прежних своих привычек и вкусов — отказаться от самого себя! А может быть, наоборот: все обретет свой порядок и лад. Он будет вовремя есть и спать, спать в своем собственном доме, а не где попало, как прежде. И сколько бы он ни ворочался, как бы ни храпел по ночам, никого это не потревожит. Отныне будет кому утешить его и успокоить.