Тени и отзвуки времени - страница 28

Прошло полгода. Нгуен все не объявлялся. И Хоанг с женой, соскучившись по другу да и тревожась о нем, сели однажды на трамвай и поехали к Новому мосту.

Завидя красивый, недавно построенный дом, они поднялись на крыльцо и постучались.

— Вам кого? — спросил отворивший дверь пожилой мужчина.

— Мы, уважаемый, ищем дом господина Нгуена.

— Это и есть его дом. Только сам он здесь не живет. Я знаю лишь понаслышке и о нем, и об отце его, старом Ту из Тханьхоа. Я арендую дом и каждый месяц посылаю квартирную плату матушке господина Нгуена в Тханьхоа. Да вы заходите, выпейте чаю.

Хоанг с Лыу вошли в дом, и мужчина, готовя поднос для чаепития, стал рассказывать:

— Я, право, никак в толк не возьму, что за человек господин Нгуен? Построил дом, а сам носа сюда не кажет. Он, правда, оставил за собой одну комнату; набил ее до потолка старыми книгами, газетами и запер на ключ. Внук мой все углядел через замочную скважину. Жаль, пропадает чудесная комната.

Среди людей, выезжавших в тот день из Ханоя на Юг скорым поездом, обращали на себя внимание двое пассажиров; давно знакомые, они не заметили друг друга и сели в разные вагоны. Считая от почтового вагона, Мой ехал в шестом, а Нгуен — в седьмом.

Оба взяли билеты от Ханоя до Тханьхоа.

В Тханьхоа у Моя жила семья и все его родичи.

Семья Нгуена и родня его тоже были в этом городе.

Оба они имели юн конспирасьон[27] проведать своих близких. И ликовали в душе, потому что благородное их намерение совпало с вояжем в элегантном экспрессе. Пусть путешествие будет недолгим и, высадив их на небольшой провинциальной станции, сверкающий экспресс гордо помчится дальше на Юг, не ехать же им в поезде, который останавливается у каждого полустанка. Нет, возвращаться на родину надо с шиком и блеском! А обшарпанные вагоны обычного поезда тащатся по-черепашьи, как жизнь неудачника.

Вот уж лет семь или восемь Нгуен и Мой, не сговариваясь друг с другом, бросили Тханьхоа и уехали в Ханой. Каждый верил, что выбиться в люди и прославиться — а оба считали себя достойными славы и почестей — можно лишь в большом городе, где жизнь озарена светом цивилизации и прогресса. Долго ли погубить свой талант в маленьком провинциальном городке. Здесь у людей на все случаи жизни одна поговорка: «В чьем доме фонарь — там и свет». Но фонари эти, увы, сияют не в каждом окне, да и свет их слишком слаб и неярок, чтобы рассеять мрак, окутывающий город, едва солнце уходит за городскую стену, построенную еще при императоре Зиа Лаунге[28].

И потому Мой, поклонившись отцу с матерью и потрепав по плечу младшего брата, отправился в Ханой, ибо только на столичной почве[29] талант его мог должным образом расцвести и возвыситься.

Само собою, Нгуена обуревали те же мысли, когда он лобызал жену и детей, прежде чем отправиться на вокзал и, сунув голову в окошко станционной кассы, испросить у давнего знакомца (именовавшего, правда, себя не кассиром, а «секретарем железнодорожного ведомства») билет до Ханоя! И в помыслах этих его утверждали — все как один — приятели и друзья. О нет, дело было вовсе не в том, что они выпивали и закусывали на деньги Нгуена, нет — бескорыстие прежде всего! Просто сама мысль о том, что Нгуен вдруг похоронит свой светлый дар в здешнем глухом захолустье, была для них невыносима.

«Посмотрим! — твердили Нгуен и Мой, усаживаясь в вагон. — Посмотрим… Талант, он как золотой самородок, только в столице могут оценить его чистоту и достоинство. Мы еще себя покажем!». (Скромность — лучшее украшение человека.)

Итак, они не сговаривались, не советовались заранее: но волею случая как-то утром — семь или восемь лет назад — сели в один и тот же поезд, уходивший в Ханой. И с первыми же оборотами вагонных колес испытали великое удовлетворение: отныне лишь ягодицы их обращены были к невежеству и тьме, очам же уже открывались сияющие горизонты!

Поезд сделал первую остановку на станции Хамжонг. Мой, горделиво подняв голову, с презреньем глядел на рассекавшие небо железные конструкции подвесного моста. А Нгуен, удостоив бурлившую внизу реку смачного плевка, негодовал на деревянный настил, преградивший его плевку путь к воде. Он готов был, как сказочный богатырь, затеять вражду с шумливой и быстрой рекою Коня