Тени и отзвуки времени - страница 56

Нгуен, не раздумывая, отказался и без долгих слов двинулся дальше. Приятели изумленно уставились ему вслед. И тут он окончательно удивил их: специально перешел через улицу, чтобы подать заплаканному малышу выпавшую у него игрушку.

Вечером, проехав четыре часа в скором поезде, Нгуен был уже дома. Он сразу же разбудил Туйена, и мальчуган встал, щурясь и прикрывая ладошкой глаза от яркого света. Отец тотчас нахлобучил ему на голову желтую шляпу. Она пришлась как раз впору. Отец засмеялся, и сын — тоже, выставив напоказ неровные щербатые зубы. Потом он нырнул под одеяло и сразу уснул.

Нгуен с завистью поглядел на сына: сам-то он не высыпался уж которую ночь. Рядом спали другие дети, но он не стал их будить. Ведь он — обычная рассеянность творческой натуры — забыл купить им подарки. Но тут его осенило, и он, тихонько подойдя к малышам, поднял у каждого подол рубашонки и привязал к концам тесемок, на которых держались штаны, по новенькой монетке[50]. Потом он уселся за поднос с едой. Жена, не ждавшая гостя, едва успела собрать ему ужин. Нгуен радостно потирал руки, чувствуя себя рождественским дедом-морозом.

Наполнив рюмку — надо же было воздать себе по заслугам — Нгуен пригубил вино и с изумлением воззрился на этикетку. Не чудо ли?! Он снова перечитал золотые буквы. Так и есть, его любимое вино, которое он всегда распивал с друзьями!

Когда он, шатаясь, отправился в спальню, из души его рвались на волю не отточенные еще строки стихов о чаше хмельного вина, выпитой в честь возвращения блудного сына.

С того самого дня, как Нгуен привез своему первенцу желтую шляпу, он, изобретая для себя несуществующие предлоги, откладывал со дня на день предстоящий отъезд. Он не отвечал и на письма, приходившие из Ханоя, часто даже не распечатывал их. Так, наверное, должнику невмоготу читать напоминания настойчивых кредиторов.

Кто знает, может, на ход его мыслей повлияла простая и здоровая здешняя пища? Не зря же придумано столько теорий о роли питания в нашей духовной жизни. Все эти крабы с разваренными баклажанами, рыба под соевым соусом, мясной бульон с овощами, тыквы, бататы, пахучая зелень просто не могли внушить недостойные мысли. И вот уже Нгуен не иначе, как с отвращением вспоминает тяжелую, изобилующую специями, кухню китайских ресторанов. Теперь он выпивал за едой две-три рюмки — не больше, затем лишь, чтобы придать вкус пище. А когда жена уносила поднос с едой и сметала с циновки крошки, Нгуен с наслаждением начинал баловаться и играть с детьми. Правда, сначала, отвыкнув от отца, малыши дичились и все больше жались к стене, а иной раз и ударялись в слезы, но вскоре осмелели. И жене уже не было нужды выступать третейским судьей между ним и детьми.

Нгуен понимал, что не завоевал еще окончательно доверия детей, не сумел их понять. Часто он сиживал вместе с детишками на земле над разложенными листьями бананов, мастеря из них разных зверюшек. Потом они обрывали лепестки роз и раскладывали их по чашкам — готовили угощение для гостей. Он не уставал удивляться ребячьей фантазии: какая выдумка и сколько веры в эти придуманные ими же самими вещи! Вот они, подобрав стебель арека, с которого срезаны плоды, садятся на него верхом и скачут вдаль на лихом коне. А назавтра тот же стебель становится слоном или буйволом. Нгуен исподтишка наблюдал за малышами, пытаясь постичь их такой, казалось бы, несложный и такой загадочный мир. Он учился быть отцом.

Бедняга Туйен весь извелся от ожидания. Наконец на сегодняшний вечер назначили торжественное собрание скаутов и игры у костра. Подростки должны были, кружась вокруг огня, втыкать в землю заостренные колья, петь и танцевать. Нгуен с женой и детьми пришел на широкий луг, где уже горел костер. Там они смешались с другими родителями и родственниками. Жена, стоявшая рядом с Нгуеном на влажной от мелкого дождя траве, сказала, указывая пальцем на красное пламя костра:

— Прямо как Новый год! Хоть затевай пироги на пару.

Больше всех радовались самые младшие из детишек. Они прыгали у огня. Костер трещал под дождем, и треск этот, вместе с разлетавшимися по сторонам искрами, напоминал им новогодние шутихи.