Тени «желтого доминиона» - страница 37

– Ты, Ашир, прямо-таки полиглот, – восхищался Розенфельд заметными познаниями своего юного друга. – А произношение-то, произношение, ты только вслушайся, Берта, – обращался он уже к жене. – Как у южанина Германии, так саксонцы разговаривают… – И старый чекист заводил с Тагановым беседу на немецком языке.

Наверное, Иван Гербертович, которого отец называл Гансом, его настоящим именем, был прав. Кому, как не ему, немцу, бывшему «спартаковцу», судьбой заброшенному в Туркестан в Гражданскую войну, судить о познаниях Ашира в немецком языке.

А вот мать, старую Огульгерек, сын огорчал.

– Ты, Ашир-джан, день-деньской за книгой, – журила она. – И ночи напролет. Так и о женитьбе забудешь. Мне пора бы и внуков увидеть. Вон в Конгуре сколько девчат красивых да пригожих. А выйти за тебя, моего красавца, любая девушка за честь почтет…

– И ворона, говорят, ласкала своего вороненка: «Ох ты мой беленький!» – отшучивался Ашир и тут же, сдвинув на переносье густые черные брови, серьезно добавлял: – Женитьба не уйдет, и красавицы в ауле тоже не переведутся.

– Тогда, сынок, позволь Бостан замуж выйти! По обычаям нашим, ты знаешь, младшая сестра не вправе на это, пока старший брат не женится или ей не разрешит. Ты теперь ей и за отца. – Огульгерек по-бабьи всхлипнула, утерла кончиком платка повлажневшие глаза.

– Жених-то кто, мама? – Ашир обнял мать за худенькие плечи.

– Мельник колхозный… – Огульгерек подняла на сына глаза – в них застыла тревога. – Атали, сын Доврана, байского чабана. Ты его привел из песков…

– Тот самый, что у басмачей вожаком десятки был?

– Да он пробыл самую малость, никого не убил, не ограбил.

– Напрасно ты волнуешься, мама. Знаю я его. Бедняцкий сын, а в басмачах по неразумению оказался. Главное, человек правильный…

Мать облегченно вздохнула: счастье-то какое – Ашир понял ее, не стал противиться замужеству Бостан. Ох, как она опасалась, что Ашир вдруг заупрямится, помешает счастью Бостан. Не меньше Огульгерек переживала и за сына, боялась, как бы брак сестры не отразился на его службе: днями руководство ГПУ Турккенской ССР повысило Ашира в должности.

…Поздней туркменской осенью, щедрой на теплые, сухие дни, Таганов, получив отпуск, приехал в родной аул. Еще в позапрошлом году из одного горного селения он привез семена чинары и посеял их в укромном местечке возле реки Алтыяб. Они дали крепкие ростки, вытянувшись в тоненькие, стройные саженцы, и, чувствуя приближение зимы, уже сбросили золотую листву, чтобы по весне снова вырядиться в изумрудный убор.

Пора пересаживать, решил Ашир, облюбовав пять белоствольных чинар, росших с краю. Поймал себя на мысли: в семье Тагановых тоже пятеро. Пусть эти чинары будут живым памятником отцу и тем, кто погиб с ним за советскую власть.

Ашир осторожно, чтобы не повредить корней, выкопал саженцы, принес к дому и занялся лунками.

– Доброе дело задумал, сынок, – застал его за этой работой Агали Ханлар. – Хоть чинара больно не торопясь растет, зато долговечна и служит многим поколениям людей.

– Да, в наше жаркое лето прохлада что услада. – Ашир легко вонзил в мягкую землю овальное острие дайханской лопаты. – Не беда, аксакал, зато деревья послужат тем, кто будет жить после нас. Арык вон роют десятки, а пьют из него тысячи. Тем и прекрасен человек, что живет он для других.

– Так-то оно так, сынок, – и председатель аулсовета задумчиво почесал под тюбетейкой лысую голову, – да только эдак лет с десяток назад навряд ли кто, даже самый размудрый, рассуждал бы так… Каждый о себе пекся. На кой шайтан ему думать о тех, кто через век или через тысячу лет после него жить будет?

Агали Ханлар по-хозяйски прикинул, что если каждый аульчанин высадит хотя бы по три деревца, то Конгур через несколько лет превратится в цветущий сад. Он что-то записал в свою потрепанную тетрадку негнущимися пальцами и, попрощавшись, ушел.

Таганов задумчиво посмотрел ему вслед: душа-человек, совесть Конгура, всех его честных людей. Вот такими сильны Советы, на таких, как на гранитной основе, держится народная власть! Ведь и грамоты кот наплакал, а сколько в нем страсти, самоотверженности, энтузиазма, стремления во все вникнуть самому, дойти до сути. Таких людей могла породить только Великая Революция, та, что свершена народом.