Теплый лед - страница 6

— Орлы, вставайте! Уже рассвело!..

Именно так закричал Цацар, а солнце на самом деле было огромным и танцевало. Оно пьянило нас. Нежный кустарник около нас закачался, закачались и белая часовня святого Власа — покровителя коров, и ели вокруг часовни, и дорога, что извивалась к Кыршилам. Мы поднялись — отряд в полном составе. Одеяла, разбросанные где попало, показались нам под лучами солнца какими-то жалкими. Странджа рылся в вещмешке, искал что-то, неизвестно где потерянное, а бай Гюро, успевший напялить свою высокую шапку, растолковывал ему, что он может вообще забросить в кусты свой вещмешок, который ему больше не понадобится. Странджа сделал вид, что не слышит, и бай Гюро замолчал: ему хотелось послушать птиц, а разговор, у которого не было конца, мешал… К тому же Гюро любил недомолвки. Ему и самому нравилось додумывать недосказанное, создавать воображением то, чего никто не видел и не слышал, убеждать себя, что так оно и было на самом деле.

Все молчали, и тут кривоногий Драглё сказал, что все хорошо, что можно и страдая жить хорошо, только бы сейчас с нами был командир. А его не было — пять ночей назад раненого командира унесли на носилках. А интендант сказал Драглё, что у него в ушах все еще звучит скрип лыка, которым были связаны палки носилок.

Интендант рисовал коврики, чтобы вешать их над кроватью. Он в тюрьме научился разным премудростям, которые помогают жить припеваючи в трудные времена, и надоедал нам выдуманными рассказами о русалке. Мы слушали его и злились, потому что ждали от него хлеба, но он был эмоциональным человеком и больше любил декламировать…

Дочо, перетянутый крест-накрест пулеметными лентами, косо посмотрел на него. Он хотел сказать, что теперь не время для панихидных вздохов — командир наш что кремень, он обязательно выздоровеет. Но этих слов Дочо не сказал, потому что знал: интендант ответит, как всегда, что он, Дочо, многого не понимает, что, когда будет установлена рабоче-крестьянская республика, школьницы забросают цветами таких людей, как он, интендант, а «искусство» станут писать с большой буквы. Поэтому Дочо смолчал, только почесал плохо выбритый подбородок и сказал сам себе: «Пусть с большой…»

В этот день мы готовились спуститься в Славеино. Каждый из нас представлял себе, как бежит через площадь к зданию общины, как полицаи стреляют, но не попадают, как потом полицаев волокут по пыльной лестнице, выталкивают перед возбужденным народом и говорят:

— Вот они, ваши враги!

Родопчапе согласны с сильными и повторяют:

— Это наши враги…

Вещмешки были у нас за плечами, и мы, трое партизан, ходили в кустах, чтобы уничтожить следы ночевки отряда, а вокруг разносился сильный запах оружейной смазки, ремней и чего-то кислого. На плече Вулкана висел маузер, который поблескивал на солнце, блестели и наши глаза. Мы улыбались друг другу, не зная почему.

— Видал? — спросил меня Максим.

Я не понял, что надо было видеть, но наступал день такой теплый и ласковый, что я ответил, чтобы не огорчать его:

— Видал…

Максим был счастлив. В его родное село мы собирались спуститься в пятницу, но он, бледный, обратился тогда к отряду с такими словами:

— Мы что же, освобождать село идем или в мечеть? Ведь Славеино не турецкое село, чтобы в пятницу спускаться в него…

Мы переглянулись — кто мы здесь: партизаны или богомольцы? Пока переглядывались, Максим осмелел и стал говорить о том, что колокол церкви святого Ильи зазвонит будто для того, чтобы созвать христиан, а на самом деле ради нас. И еще о том, что мы увидим рисовые родопские поля, дышащие летним теплом, увидим празднично одетых людей. Мостовые будут чисто подметены, побеленные стены домов будут светиться под нависшими стрехами. Разве не этого мы хотим?..

— Два праздника сольются в один! Как вы, товарищи, не можете этого понять? — торжествующе посмотрел на нас Максим.

Митё Цацар, который был за командира, заколебался:

— Хитер ты, Максим! Голодных людей пирогами заманиваешь.

Так было накануне. Мы уже направлялись к чисто подметенным мостовым. Но недаром говорят: несчастье поможет замесить тесто и испечь каравай, но, когда останется попробовать его, он упадет в песок.