Терек - река бурная - страница 18
— И где ей только край? И найдется ли кто-нибудь, кто сможет ее остановить, покуда русский человек до конца не истребился?.. — рассуждали казаки.
— Есть такие, которые желают прекращения войны, и вы это сами знаете, — сказал Цаголов. Сняв пенсне и держа его между пальцами, он щурился, зорко поглядывая в лица близсидящих казаков. У тех все больше разгорались чертики в глазах и расплетались языки.
— А чего ж, знаем, — немедленно отозвался Антон Скрыпник, — большевики, конечное дело, предложили мир… Если б не то, не быть бы нам нонче дома, по сей бы момент припухали в окопах…
— А вот есть среди казачества и такие, которые вовсе не благодарны большевикам за этот мир, — явно намекая на что-то, подхватил Цаголов.
— Ну, ты это брось! — недоверчиво поглядел на него Иван Жайло. — Нам-то известно, какая она такая — война, и чего-чего, а насчет ей большевики угадали про казачью думку…
— Да не всех, видно, казаков думку-то… Знаете, что Войсковой круг, заседавший на этой неделе под руководством самого Караулова, постановил не признавать мир, предложенный Германии большевиками?
Казаки молчали, огорошенные. В тишине резко прозвучал голос Савицкого:
— Могу это документально засвидетельствовать.
Василий выложил на стол из кармана бекеши небрежно свернутый листок „Терского казака“. Все повскакивали с лавок, жадно накинулись на газету, загалдели:
— Это что ж, братушки, обратно бойня?
— Мало что ли нашей кровушки пролито!?
— К черту! Нехай сами воюют, ежли нас не спрашиваются…
— Вишь, какие расторопные, без народу решили!
— Видать, братва, в этом деле нам только с большевиками и поладить…
И словно бы ловя казаков на слове, Цаголов сказал:
— Именно только с большевиками, ибо лишь они решают все вопросы в интересах простого народа… Больше того: они предоставляют народу самому решать вопросы о войне, о земле, о власти… Кто из вас доподлинно знает, что такое Советы, Советская власть?
Казаки, не остыв еще, с шумом рассаживались по местам, с любопытством оглядывались на него, перемигивались, но молчали. Демьян Ландарь, значительно взглянув на Василия, один за всех ответил, но как-то нехотя;
— Да, кабыть слыхали, Василь Григорьевич вон объяснял… Да тольки сомнительно нам, будет ли казакам от них корысти… Сказывают, они землю у нашего брата отбирают, горцам передают…
В последней фразе Демьяна прозвучал скорей вопрос, чем утверждение. Цаголов быстрым движением тонкой руки взъерошил волосы, пытливым взглядом пробежал по лицам казаков — в каждом увидел ожидание и надежду, недоверчивую усмешку и жгучее, до дрожи, нетерпение. Понял, что хитрят фронтовики: много они знают от Савицкого и о Советах, и о земле. Но таково свойство недоверчивого ума хлебороба: еще и еще раз хочет слышать он о том, чем болеет душа, причем из уст нового и стороннего человека, каким был для них этот молодой осетинский парень — башковитый, как пророк, и красноречивый, как искуситель…
Цаголов на минутку задумался, решал, как повернуть разговор.
…Вот она, земля, — источник жизни и смерти, извечное яблоко раздора, упавшее в гущу многочисленных жизнелюбивых кавказских народов. Сам Георгий никогда не знал колдовской власти земли: у семьи его не было надела, отец-священник не занимался сельским хозяйством, но еще маленьким мальчишкой Георгий поражен был однажды кровавой дракой, разыгравшейся на его глазах между толпой осетин и архонскими казаками, запахавшими какой-то клин, врезавшийся в их юрт. С тех пор из любого разговора взрослых слух его схватывал прежде всего слово „земля“. Он видел, как молятся на землю его односельчане, какое исступление охватывает людей ранней весной, когда приходит время пахать ее и острей ощущается земельная теснота; в эту пору особенно часто сходились на межах два землероба-соседа или две толпы, говорящие на разных языках, и тогда колья и кинжалы решали спор об украденном вершке земли.
Все свое детство Георгий слышал проклятия односельчан в адрес баделят Тугановых и казаков, отнявших у его родного села пахотные земли Силтанука и лесные угодья Муртазата и Устурхада. Возмужав, он узнал, как обозначает статистика эту извечную кровавую драму: четырнадцать и четыре десятых десятины пахотной земли на мужскую казачью душу и четыре десятины всякой земли на мужскую горскую душу; в горных частях Осетии. Чечни, Ингушетии и того меньше: от одной пятой и одной трети десятины до нескольких саженей…