Терри Гиллиам: Интервью: Беседы с Йеном Кристи - страница 29

Но вернемся к жиру. После того как мне зарубили рубенсовскую обнаженную, я порылся в своих книгах в поисках другой обнаженной натуры и нашел вид сзади, а именно лежащую обнаженную работы Франсуа Буше. Этот вариант мне возвратили с кружочком в полкроны величиной вокруг оскорбительного для общественной морали места: сомнения вызвала ложбинка между ягодицами. Если бы я смог ее закрыть, сюжет можно было бы пускать в эфир. Но я уже не собирался ничего закрывать, к тому моменту она меня уже очень сильно достала. Я взял какую-то картинку из коллекции Ронни — там изображалась нагая дама, сидевшая положив ногу на ногу; я вырезал у нее груди, потом проделал вырез в виде веера у нее в паху и подложил под эту картинку какой-то фон, чтобы он проглядывал сквозь все срамные места. Этот вариант нормативная тетя тоже отвергла. «Значит, показывать срамные места нельзя, но не показывать их тоже нельзя?» С катушек меня уже сорвало: «Все, я здесь больше не работаю!» На что последовал ответ: «У вас же контракт!»

Тогда я начал мстить в самих мультфильмах. В одном была целая минута абсолютно неподвижного изображения. Человек стоит и рассказывает приятелю, какая у него замечательная собака, сколько всего она умеет. Появляется собака. «И что же она нам покажет?» — спрашивает приятель. Хозяин говорит: «Перевернись и замри». Собака переваливается на спину, и дальше в течение минуты абсолютно ничего не двигается. Приятель говорит: «Невероятно!.. Нет, подожди, кажется, она двинула ухом. Нет, показалось, ты прав... Подожди, смотри на заднюю лапу...» И так продолжается минуту кряду. В другом мультфильме некто вбегает в комнату, выключает свет, зритель видит перед собой черный экран. Сцена разыгрывается посредством звуковых эффектов — какое-то анимированное радио. Это был мой ответ на их идиотскую цензуру, и должен признать, что в результате появилось несколько интересных мультфильмов: стоит крови по-настоящему закипеть — и ценные идеи начинают идти косяком. К тому же эта ситуация стала поводом для создания самостоятельных работ — именно тогда я сделал пятиминутный фильм «Чудо полета», его показывали отдельно как короткометражку.

В каких техниках анимации вы работали?

В нормальной анимации сначала пишут голос и берут его за основу для дальнейшей работы, но в случае с анимацией для программы Марти Фельдмана или для «Монти Пайтона» у меня никогда такой возможности не было. Я сам готовил весь материал и потом выделял день или два на съемки; обычно я снимал больше, чем нужно, чтобы у меня была возможность подвигать изображение туда-сюда и синхронизировать его с голосом. Этим мы с Рэем Милличопом занимались чуть позже, уже в монтажной. Рэй монтировал весь материал «Пайтона». Большинство звуковых эффектов я делал сам: забирался с микрофоном под одеяло, использовал разные кухонные принадлежности или просто собственный рот. Если мне нужен был диалог, я ловил кого-нибудь из ребят в коридоре, где было потише, или в гримерке, когда они снимали программу на следующую неделю, и просил их сказать нужные мне реплики.

Что касается музыки, то тут я был аккуратнее, чаще всего заранее подбирал запись, чтобы сразу попасть в ритм и избежать неточностей, хотя паузы я специально чуть-чуть затягивал, чтобы иметь пространство для маневра, если потребуется что-то синхронизировать. Начинал я всегда с небольшой и очень приблизительной раскадровки, потом по ходу дела придумывал разные штучки и что-то в ней менял. Иногда у меня заранее появлялась идея для мультфильма — тогда я рассказывал ее остальным, чтобы они могли включить ее в сценарий, подобрать связанные с ней скетчи и окружить ими мультфильм. Если никаких идей не было, я решал, какой мультфильм делать, уже когда сценарий очередной программы был готов.

Довольно быстро я понял, что не умею толком объяснить, что я собираюсь делать. Я мог долго рассказывать всем остальным сюжет или описывать идею фильма, но они только изумленно качали головами, а потом говорили: «Иди и делай». Поэтому свободы у меня было больше, чем у всех остальных участников программы. Мы устраивали обсуждения сценариев, на которых зачитывались скетчи, после чего проводилось голосование. Оценок было три: хорошо, средне, не годится. На этих собраниях я тоже имел право голоса, то есть мог оценивать их материал, тогда как они над моим никакой власти не имели, потому что он был fait accompli