Терри Гиллиам: Интервью: Беседы с Йеном Кристи - страница 50

Волшебным образом все сложилось вместе — в такие моменты мне кажется, что фильм сам себя выстраивает. Думаю, на самом деле причина здесь в том, что я помню, хоть иногда и очень смутно, массу вещей, — все это представляет собой некое варево, из которого иногда выскакивает какая-нибудь морковка и спрашивает: «А ты помнишь, что тогда говорил Шон?»

В «Бандитах времени» Шон Коннери не единственная живая легенда. Как вам работалось с Ральфом Ричардсоном[184]?

Чтобы получить аудиенцию у сэра Ральфа, мне пришлось отправиться к нему домой, в его особняк в Риджентс-Парке. Это было воскресное утро, но, несмотря на ранний час, он усердно подливал мне виски. Это была проверка на вшивость, он пытался меня напоить. Мне рассказывали про него похожие истории, например про то, как Джек Голд[185] пришел предлагать ему роль в фильме, а Ричардсон посадил его на заднее сиденье своего большущего мотоцикла и стал носиться вокруг парка на какой-то невообразимой скорости, потом посмотрел на Джека Голда, увидел, что тот еще держится, и тут же согласился. Со мной он устроил долгий сложный спор о том, как должно быть одето Верховное Существо, если иметь в виду, что оно спускается из мест с явно более теплым климатом. Мы остановились на льняном костюме и панаме. Я знал, что он описывает свой любимый костюм, в котором играет в пьесе Чарльза Вуда о съемках картины «Атака легкой кавалерии»[186]. Я сказал, что не согласен, потому что тогда он будет смотреться как допотопный директор школы, у которого всегда что-нибудь не в порядке с одеждой. Он мне возражал, что Бог не может быть рассеянным или плохо одетым, и спор продолжался и продолжался. Потом он сказал, что ему хотелось бы достать из кармана циркуль-измеритель, наклониться и измерить Ога в обличье свиньи, и спросил, известна ли мне такая картинка работы Уильяма Блейка. Я ответил, что этот образ встречается гораздо раньше, в средневековой рукописи, и у меня он на самом деле есть. Это была игра: я должен был поглощать огромные порции виски, но при этом оставаться достаточно трезвым и адекватно реагировать на все его подачи. Судя по всему, я прошел проверку, потому что ближе к полудню он начал петь и танцевать, имитируя манеру Малыша Тича[187]. Мы несколько раз встречались у него дома, обсуждали буквально каждую реплику. Его экземпляр сценария пестрел пометками, причем все его реплики были перепечатаны красным цветом. Время от времени он говорил с абсолютной уверенностью в голосе: «Бог бы так никогда не сказал». Потом он захотел, чтобы кусочки Зла собирали в красный почтовый ящик, и я согласился, потому что такие почтовые ящики-тумбы часто делают как ящики для детских игрушек. Но обсуждение костюма все продолжалось и продолжалось, однако ни к какому решению мы не пришли. И вот однажды — съемки уже были в самом разгаре, и сцены с его участием уже были на подходе — он явился в обеденный перерыв, одетый ровно так, как он одет в фильме. За обедом говорили обо всем на свете, за исключением костюма. Это опять была игра: кто первый вспомнит о костюме. Я выиграл. Он хотел, чтобы все до малейшей детали было проговорено заранее. «Самое страшное, что может случиться с актером, — сказал он мне, — это прийти на съемочную площадку и обнаружить, что у режиссера есть какая-нибудь дурацкая идея, о которой раньше не говорилось ни слова».

И вот он в первый раз заходит на съемочную площадку, все начинают кланяться и расшаркиваться: сэр Ральф то, да сэр Ральф се, — а он замечает сделанную из угля статую Зла. Еще до того, как он успел что-то сказать, я понял, что он раздражен: бьет сценарием по ноге, разворачивается и направляется к выходу. Понятно, что он чем-то страшно недоволен. Я прекрасно понимаю, что происходит: он обозначает свою территорию и показывает, кто тут главный. Соответственно, я бегу за ним, весь такой смиренный и почтительный, и пытаюсь выяснить, в чем проблема. А проблема такая. Он спрашивает: «Что здесь делает эта статуя?» Я объясняю, что, когда он, Верховное Существо, нисходит на землю, Зло взрывается и обращается в уголь. «Да, все так, но почему оно остается целым и невредимым? Оно должно рассыпаться на кусочки. Я превращаю Ога из свиньи обратно в человека только потому, что замечаю обломок Зла у него во рту, — свиньи же едят человечину, а я не могу допустить, чтобы он ел Зло».