Тихое оружие - страница 10

Отодвинув полог, закрывавший дверной проем, в маленькую комнату вошел крепкий подросток в потертой вельветовой курточке и таких же шароварах. На ногах большие опорки, перетянутые бечевкой. Русые волосы торчат в разные стороны, напоминая ежика.

Подросток вперил в Нину серьезные голубые глаза: в них были любопытство и настороженность. Нинины глаза встретились с глазами мальчика. Оба напряженно, испытующе посмотрели друг на друга.

— Ты что, Артем, не узнаешь старшую сестру? — спросил Григорий Михайлович. — Помнишь, Нина приезжала к нам до войны в Сухиничи и катала тебя на санках?

— А-а… — рассеянно протянул Артем и по-взрослому подал руку. Нина порывисто обняла парнишку и поцеловала в лохматую голову: волосы его отдавали весенней свежестью. Артем резко отстранился и потупился, смущенный неожиданной лаской.

Высунув из-за полога головы, в маленькую комнатку уже заглядывали Сережа, Володя и Милочка. Отец тут же строго предупредил детей:

— Нина будет жить одна, и я запрещаю вам переступать этот порог без ее ведома: она не совсем здорова. И ты, Нинушка, не особенно их привечай, а то не будет тебе покоя. Им только дай повадку!

Григорий Михайлович с Артемом вышли из Нининой комнаты.

Оставшись одна, девушка осмотрелась и, заметив на стене, около шкафа, старенькое, с «веснушками», зеркало, заглянула в него: «Ой, как раскудлатилась! И лицо почему-то красное…» Нина причесалась и прошла в большую комнату.

В это время с улицы Анна Никитична внесла кучу высохшего белья, пахнущего ветром и солнцем. Сложив его на печку, стала собирать ужин.

Солнце уже было на закате и, огромное, красное, отражалось в окнах огненными бликами.

Нина взяла на руки Павлика и села с ним за стол. Вслед за ней уселись и остальные дети. Отталкивая Володю и прижимаясь к Нине, Милочка ревниво пролепетала:

— И я с тобо-ой…

Усевшись за стол напротив «дочери», Григорий Михайлович любовался ею, окруженной детишками, удивлялся и радовался тому, как легко и быстро входит Нина в свою роль, располагая к себе младших «братишек» и «сестренку». Потом с улыбкой начал рассказывать:

— Мать, слышь, иду я с Артемом домой, а соседка-балаболка встречает нас на улице, около двора, и тараторит. «Ой, какую радость-то тебе, Михалыч, господь бог послал! Дочка-старшуха пришла. Ну прямо вылитая лицом в тебя, и если бы ты, кой грех, стал бы отказываться от нее, никто бы тебе не поверил. Как две капли воды…»

Ставя на стол большой чугун с тушеной картошкой, Анна Никитична хмуро проговорила:

— Теперь уж никто не будет знать: только сыч, да сова, да людей полсела.

— Ну и пускай мелет, — усмехнулся Григорий Михайлович, взглянув на Нину. — Бывает, что и пустая болтовня в толк идет…

Артем повел на отца вопросительно-пытливым взглядом, и тот понял, что напрасно обмолвился при детях: как бы нечаянно не повторили где-нибудь эти слова.

Есть стали неторопливо и молча. Лишь изредка отец одергивал того или иного мальчика:

— Перестань лотошить! Бульбы хватит. И не сопи… Что ты воз, что ли, везешь?..

В самый разгар ужина дверь вдруг распахнулась, и в комнату вошли двое: высокий худощавый полицай и коренастый плотный ефрейтор с усиками «кляксой» по имени Фриц. У немца в руках была черная папка.

Прижав к себе Павлика и Милочку, Нина испуганно замерла: «Уж не за мной ли?»

Взмахнув длинной рукой, полицай приветствовал хозяина:

— Здравствуйте, господин писарь.

— Здравствуйте, господа, — ответил Григорий Михайлович, вставая из-за стола и кланяясь.

— О, да у вас, оказывается, прибавление в семействе! — удивился полицай, посмотрев на Нину.

— Старшая дочка пришла с Брянщины, господин Дуров, — как бы извиняясь, пояснил хозяин. — У них там голодновато. Милости прошу гостей к нашему скудному шалашу.

— Значит, помощь к вам пришла, — заметил полицай, оглядывая Нину. — Надеюсь, с паспортом?

— Конечно, а как без этого? — ответил Григорий Михайлович и, видя, что «гости» не присаживаются, спросил: — Может, чайку приготовить?

— Чай — это не горилка, — усмехнулся Дуров. Опасаясь, как бы «гости» не записали Нину в «трудовую армию», Анна Никитична пробурчала:

— Какая уж помощь! Одна немощь. Хворь.