Типы прошлого - страница 47

— Какая скрипка? Чья? Кого ты видишь, Кемскій? спрашивалъ я, встревоженный, наклоняясь въ нему и стараясь разглядѣть его лицо.

— Кирилина, отвѣчалъ онъ также глухо.

— Кирилина? а!

Меня озарило какъ молніей.

— Да, пояснялъ между тѣмъ Кемскій, — музыкантъ это былъ у меня одинъ знакомый…

— Воспитанникъ Павла Васильевича Чемисарова?

— Ты почему знаешь?

— Ты мнѣ тогда, въ Москвѣ, разсказывалъ про него.

— Не помню. По какому же это случаю?…

— Я тебя спрашивалъ о немъ. Меня интересовалъ этотъ человѣкъ, я и тогда догадывался, что онъ долженъ былъ имѣть немало вліянія на твою судьбу.

Самъ не знаю, какъ вырвалось у меня это, по правдѣ сказать, не совсѣмъ умѣстное признаніе. Подумавъ, я бы вѣроятно не рѣшился такъ насильственно вызывать Кемскаго на откровенность. Но оно оказалось небезполезнымъ, въ томъ смыслѣ, по крайней мѣрѣ, что слова мои дали его замѣтно путавшейся мысли другое направленіе.

— Говори, что ты знаешь? горячо примолвилъ онъ, пытливо, въ свою очередь, заглядывая мнѣ въ глаза.

— Ничего я не знаю. Я только слышалъ тогда разговоръ твой съ Павломъ Васильевичемъ объ этомъ Кирилинѣ.

— Какой разговоръ?

— Въ ложѣ, въ Большомъ Московскомъ театрѣ.

Я припомнилъ ему всѣ подробности этого вечера, ухаживанье Звѣницына, его собственную досаду, все, кромѣ замѣченнаго мною тогда смущенія Надежды Павловны.

Но онъ именно объ этомъ думалъ въ эту минуту.

— А Надежда Павловна тоже слышала этотъ разговоръ мой съ ея отцомъ? спросилъ онъ.

Я замялся.

— Не знаю, право…

Онъ откинулся опять въ уголъ коляски и глубоко вздохнулъ.

— Ты знаешь, что ни отца, ни дочери нѣтъ уже на свѣтѣ! тихо проговорилъ онъ, послѣ минутнаго перерыва.

— Нѣтъ, я не зналъ. И давно?

— Павелъ Васильевичъ въ Крымскую кампанію…

— Убитъ?

— Нѣтъ, онъ не дождался этого счастья. "Не убьютъ меня, не утѣшатъ!" говорилъ онъ, бѣдный, въ предсмертномъ бреду. Онъ командовалъ ополченіемъ своей губерніи, но заболѣлъ на пути изнурительною лихорадкой и умеръ въ Симферополѣ за нѣсколько дней до Черной, гдѣ полегло больше половины его мужичковъ.

— А… дочь его?

— Наденька? Она скончалась нѣсколькими мѣсяцами позднѣе…

— Скажи, Кемскій, рѣшился я спросить, — ты видѣлъ ее послѣ того, какъ…

— Послѣ того, какъ ты началъ строить свои догадки, догадливый человѣкъ? проговорилъ онъ нетерпѣливо и колко.

— Я виноватъ передъ тобой, другъ мой, сказалъ я. — Я весьма неразумно коснулся такой струны, которой касаться мнѣ ни въ какомъ случаѣ не слѣдовало. Прости меня.

Я протянулъ ему руку.

Онъ взялъ ее и крѣпко сжалъ.

— Я виноватъ передъ тобой, ***, молвилъ онъ измѣнившимся голосомъ, исполненнымъ теперь какою-то, будто внезапно разрѣшившеюся грустью, — но воспоминанія эти до сихъ поръ рѣжутъ меня какъ ножомъ по сердцу…

— Не будемъ говорить объ этомъ, Кемскій, прошу тебя.

— Нѣтъ, сказалъ онъ, — теперь все равно; въ операціи больнѣй всего первый ударъ ланцета. Да, я ее видѣлъ. Послѣ шести лѣтъ разлуки, когда все, казалось, должно было быть кончено между нами, — она такъ просила меня объ этомъ тогда, — судьба опять свела насъ… но гдѣ же, какъ? По цѣлымъ днямъ не отходила она отъ моей постели, но для меня она была призракъ… свѣтлый призракъ, примолвилъ Кемскій, подавляя вздохъ. — Я лежалъ въ тифѣ, въ госпиталѣ, въ томъ же Симферополѣ, гдѣ за нѣсколько времени до этого умеръ ея отецъ. Странная болѣзнь, этотъ тифъ! Я видѣлъ ее, я сознавалъ ея присутствіе, но не сознавалъ ни моего положенія, ни мѣста, въ которомъ я находился. Я жилъ какою-то своеобразною, необъяснимою, но полною и, повѣришь ли, блаженною жизнью. Я понималъ, что надо мной паритъ какой-то ангелъ въ ея образѣ и хранитъ меня; глаза ея по часамъ не отрывались отъ меня, и я чувствовалъ, что я весь таю, таю какъ снѣгъ, подъ лучами этихъ грустно и ласково сіявшихъ мнѣ глазъ. И никогда, можетъ-быть, не былъ я такъ счастливъ, какъ въ то время! Когда я выздоровѣлъ, одна старушка сердобольная, свидѣтельница ея заботъ обо мнѣ, строго внушала мнѣ всю жизнь мою молиться за "сестрицу". Оказалось, что я былъ окончательно приговоренъ и не умеръ только потому, что "она вымолила меня у Господа", какъ выражалась эта добрая старушка, замѣнившая ее у моей койки, когда слегла сама Наденька, и ее полумертвую, увезли изъ Крыма.